— Делай, как я. Перелезаешь через балкон, крепко держишься за прутья и повисаешь. Я тебя внизу поймаю. Главное, не кричи, когда будешь падать. Поняла?

Я часто киваю и крепко сжимаю зубы. Твержу себе беспрестанно: «Главное — не кричать», боясь забыться. То, что мужики, валяющиеся у меня в комнате, были не единственными «гостями», и так было понятно. Иначе на кой нам балкон.

Хилый шустро перелезает через перилы и бесшумно прыгает на заснеженную землю.

Я трясущимися пальцами хватаюсь за ледяные прутья, перебрасываю ногу, перелезаю. Становлюсь спиной к балкону, вцепившись в металлическое ограждение, и понимаю, что очень близка к панике.

— Быстрее, — едва слышу его подгоняемый шёпот.

В принципе, не так и высоко. Могу даже ничего себе не сломать, если он меня не поймает. Снега, конечно, маловато.

Невольно задерживаю дыхание, зажмуриваюсь и сжимаю зубы, лишь бы не вскрикнуть. Прыгаю вниз.

4. Глава 4

Секунда, и я чувствую сильные руки, сжимающие меня чуть повыше талии.

Поймал.

Не успеваю облегчённо выдохнуть, как он быстро ставит меня в снег и снова берёт меня за руку. Тянет за собой к другому выходу с участка, который обычно закрыт. Да я сама ни разу не успела им воспользоваться.

Снег мгновенно набивается в кроссовки. Но сейчас мне это даже нравится. Холод немного отрезвляет, приводит в себя, напоминая, что это всё происходит в реальности. Не даёт забыться. Иначе я бы всё дальше думала, что это дурной сон.

Выбегаем за ворота, и он тянет меня вглубь коттеджного посёлка. В летней обуви бежать тяжело, очень скользко. Но через несколько минут мы останавливаемся у неприметного чёрного седана. Он пиликает сигналкой, а я, тяжело дыша, оборачиваюсь назад и смотрю сквозь заснеженную пелену на дом.

Нечто очень тревожное, горькое, тяжёлое и настолько болезненное разливается в душе́, что становится совсем плохо. Перевожу едва ли не умоляющий взгляд на молодого человека.

— Садись, — нетерпеливо говорит он.

— Я… мне надо вернуться. Я забыла телефон. Мама же будет звонить.

Он быстро огибает машину, подходит ко мне. Берёт за плечи и чуть наклоняется.

— Нельзя брать телефон. По нему нас могут отследить. А Самарин свяжется со мной.

— Нет. Спасибо тебе! Но дальше я сама, — хочу сбросить его руки и уйти, но он удерживает.

Что делать, ума не приложу. Но я должна вернуться. Может, сначала не в дом, а к соседям, например. Я с одними уже мало-мальски знакома. От них позвоню в полицию. А дальше по ситуации, если не удастся связаться с мамой и Владимиром Петровичем, то поеду к девчонкам. У них перекантуюсь.

— У нас нет времени на споры. Быстро садись, — открывает заднюю дверь и почти силой заталкивает меня на сидение. Рядом кидает мой рюкзак. — Пристегнись.

Быстро садиться за руль и срывается с места.

— Почему я должна тебе верить? Может, ты вообще не человек Самарина? Может, ты один из них? Блин, что сейчас вообще было? — нервно выпаливаю я. Потом зачем-то хватаю свой рюкзак и прижимаю его к себе. Словно обнимаю, как что-то родное и знакомое, пытаясь найти утешение.

Хилый уверенно держит руль одной рукой, а второй набирает кому-то сообщение в телефоне. На вопросы вообще ноль внимания.

Меня же просто разрывает изнутри. От нервного перенапряжения аж зубы стучат, и я до боли сжимаю челюсти и утыкаюсь в свой рюкзак.

— Ты не должна мне верить. Но выбора у тебя нет. И я не человек Самарина. Я сам по себе.

Господи, анриал какой-то! Нет, это правда за гранью…

— Тогда зачем ты нам помогаешь?

— Хороший вопрос.

— А мама… — говорю и сама понимаю, насколько жалобно звучит мой голос. Остатки сил уходят только на то, чтобы позорно не разреветься перед чужим человеком. — Она точно с Владимиром Петровичем? С ними всё в порядке?