Перевожу взгляд на настенные часы — без пятнадцати двенадцать.

Да-а-а, хорош праздник… О таком я и подумать не могла…

— Ночью есть вредно! — скорее из вредности выпаливаю ему. И сама себе удивляюсь, откуда во мне столько стервозности вдруг взялось.

— Даже в новогоднюю?

— А в новогоднюю особенно рискуешь заработать несварение.

— Ну, как знаешь, маленькая злючка, — снова тихо смеётся он и выходит.

Чего это он всегда улыбается? Вот у кого настроение прекрасное несмотря ни на что. Ну да, это же не его держат под замком, не дают связаться с близкими и считают психом.

Прекрасное завершение уходящего года и начало следующего. Я прямо о таком и мечтать не могла.

Посмотрев из окна салют, чувствую, как тоска ещё больше наваливается. Уснуть я так и не смогла. Промаявшись ещё пару часов, решаю спуститься вниз. Живот скручивает голодными спазмами с урчащими звуками раз за разом. Есть хочется жутко. Я ведь не ужинала.

Открываю дверь и прислушиваюсь.

Полная тишина в доме настораживает. Странно, а как же празднование?

Спускаюсь и прохожу на кухню.

Никого.

Свет не включаю. Гирлянда, висящая по всему фасаду дома, с улицы прекрасно освещает помещение через окно. Открываю холодильник, и глаза мгновенно разбегаются. Сглатываю голодную слюну и беру тарелку. Накладываю всё, что приглянулась оголодавшему и загребущему взгляду.

Оглядевшись, беру вилку с тарелкой и прохожу в гостиную. Сажусь за большой стол напротив красавицы-ёлки в бело-синих тонах и смотрю в огромное окно, на искусно украшенный к празднику двор.

Тоска снова начинает душить. Сглатываю давящий ком в горле и загоняю противное уныние обратно.

Так, сейчас я буду наслаждаться деликатесами! А поругать судьбу-злодейку и пожалеть себя я успею и на сытый желудок. Так даже приятнее.

Со зверским аппетитом вгрызаюсь в бёдрышко и выдаю протяжный стон удовлетворения.

Цесарка, фаршированная творожным сыром и ветчиной просто восхитительна! За это блюдо мне, пожалуй, без лишней скромности и звезды Мишлена мало будет.

Расправляюсь с цесаркой и тянусь к рулетикам, приготовленным Людмилой Васильевной по какому-то крутому французскому рецепту, как вдруг слышу:

— Если ночью будешь есть, как мышка, превратишься в слово «пышка».

Рулетик выпадает из моих дрогнувших пальцев обратно в тарелку, а я быстро оборачиваюсь. И замечаю в дальнем углу у камина в кресле тень.

— Ты нормальный, вообще? Блин, ну сколько можно уже? Я тебя два часа назад просила меня не пугать.

— А причём здесь я? — Денис встаёт и медленно подходит к столу. Садится за соседний стул, не сводя с меня глаз. — Полина, просто ты невнимательная очень.

Потом тянется к моей тарелке и берёт кусочек рулета, тот, что я уронила. Закидывает в рот и нажёвывает со своей гаденькой улыбочкой, которая меня раздражает всё больше и больше.

— Вкусно? — спрашиваю и слежу, как он смачно двигает челюстями.

— Ага, особенно с твоих рук.

— Это не я готовила.

— Знаю. Хочешь зелёного чая? Надо запить горячим, чтобы не было несварения, — и снова улыбается.

И улыбка у него такая плутовато-заразительная, что и мои губы не остаются равнодушными, сами собой расплываются. Хоть и злиться я на него не перестаю.

Тоже встаю и иду следом за ним на кухню. Денис, ловко заглядывая в шкафчики, выуживает оттуда всё, что ему необходимо.

— А вы с Артуром родственники?

— Вообще, любопытная Полина, эта информация далеко не для каждого. Но тебе скажу. Он мой брат, — достаёт разные прозрачные баночки с чаем, открывает поочередно и принюхивается.

— Если не для каждого, то почему мне сказал?

— Ну и ты не каждая, — отвечает он и задерживает на мне свой тёмный взгляд.