А однажды пришли к нам двое, ночью. Привели ещё двоих – те еле идут, все в крови, трясутся, шатаются – в одних рубашках. Это партизаны были. Я их тогда в первый раз увидела – люди, как люди. Как скелеты тощие, да и мы не лучше, одежда – одни заплаты. Оказалось, что они из окружения вырвались. Маме сказали, чтобы она их у себя оставила. Она и согласилась. У одного из них сумка была. В ней – бумажки какие-то. Мама её сразу спрятала, в погребе – у нас погреб был большой, отец ещё делал. Если не знаешь, где он находится, так просто не найдёшь. Потом ваши ушли, а партизаны остались.

На следующую ночь их должны были другие забрать. Но под вечер уже пришли к нам фашисты – выдал кто-то из соседей. Партизан схватили – те в бреду валялись, без сознания. Маму увели. А меня дома не было. Я пришла – вижу, всё перевёрнуто, нету никого. Я сразу в погреб – сумка на месте. А тут пришли ваши. Сумку забрали, и меня с собой. Я сначала не хотела уходить, так они меня взяли, и понесли. Привели в отряд. Там мне сказали, что маму убили. Мучили, говорят, страшно, – Таня сбилась, прервалась. – Всё узнать хотели, где эта сумка, будь она проклята! Так и умерла. Я тогда и про отца узнала. Он от фашистов бежал, и в лесу скрылся. А потом и подался в партизаны – возвращаться ему нельзя было, фашисты бы тогда и нас с мамой сразу убили. Он два года назад погиб.

А в сумке той документы оказались, план какого-то города, африканского, – и у девушки в глазах блеснули искорки смеха. – Его, говорят, у генерала какого-то стащили, он туда и ехал. Не доехал – его те партизаны, которые у нас были, в плен захватили. А документы теперь надо в Африку доставить. Ну, мне и сказали: «Езжай, мол, нечего тебе теперь здесь делать!» Ну, я поехала. Попала сюда. Здесь меня на «разведчики» к себе на работу взяли. Да что здесь за работа! Пять лет так проторчала.

– А как ты в отряде оказалась?

– Да как узнала, что скоро хотят бить фашистов, то сразу… сразу решила ехать тоже. А потом узнала, что они и девушек принимают – так всё и получилось, – спокойно ответила Таня.

– Я так же. Их бить и бить – конца-края не видно, – согласился я.

– Я маму вспоминаю – за что её?! – продолжала Таня, потревоженная какими-то мрачными мыслями. – И за то, что она вам помогала – что вы для неё сделали?! Что?! Она ведь так и погибла, ничего не выдала. А ради чего?! – вдруг горестно, и с каким-то ожесточением заговорила Таня.

– А что мы могли?! – оборвал я девушку, кажется, слишком резко.

Она замолчала. Я заметил, что некоторые тоже, с явным вниманием прислушиваются к нашему разговору.

– Но это ведь… это ведь вы всё начали, всех собрали! – с робкой, но упрямой убеждённостью, поддержал меня Вася.

Я не ответил ничего. Дальше мы с Таней опять молчали.

Лишь на следующий день я вдруг решился выложить и про себя всё, до последней капли. К моему удивлению, Таня поверила всему сразу, и без колебаний. Она всё так же прямо и немного печально смотрела на меня своими большими светло-карими глазами, и ничего не произносила в ответ. Но я видел, что ей доставлял удовольствие слушать о нашей мирной, свободной и счастливой жизни, без ужасных войн и бессмысленных смертей. Вернее, как жили. Как жил я – было-было, и прошло.

Поздно вечером мы добрались до промежуточной цели – Рашида. Город был до краёв заполнен толпами солдат. Несколько часов мы разыскивали то место, где по предполагаемым приказам нас должны были разместить. Это вызывало некоторые пессимистически-тревожные мысли и касательно предстоящего штурм-наступления. Но всё же нас где-то разместили, и мы, измученные повалились спать.