Рига

Во внутреннем дворе Рижского замка, где позволено было гулять пленникам, Анна встретила коменданта крепости генерал-лейтенанта Бибикова. После короткого приветствия друг другу, он заботливо осведомился:

– Как самочувствие Вашей любезной фрейлины Юлии?

– Благодарю. Ей уже значительно лучше. Я так признательна Вам, генерал!

– Пустяки.

– Нет-нет! Только, благодаря Вашей заботе и хлопотам присланного Вами доктора моя дорогая Юлия осталась жива. И теперь идёт на поправку.

– Я рад, что могу хоть чем-то быть полезен Вашему высочеству.

Анна подошла ближе и, понизив голос, спросила:

– Скажите, на моё имя не приходило никакой корреспонденции?

– Никак нет, Ваше высочество.

Она, расстроенная, присела на скамью, вздохнула:

– Ах, я написала уже столько писем!! И всё без ответа!

Бибиков, осмотревшись, не слышит ли кто, быстро присел рядом и, тоже понижая голос до шёпота, произнёс:

– Ваше высочество, надеюсь, в написании писем Вы не употребляете никаких крамольных слов в адрес императрицы Елизаветы или же Вашего здесь нахождения?

Анна задумалась. И вдруг лицо её переменилось, озарённое неприятной догадкой:

– О… Я понимаю, – прошептала она, настороженно вглядываясь в лицо генералу, – Вы намекаете на то, что граф Салтыков, должно быть, читает мои письма прежде, чем отправить их адресату?

Тот покачал головой:

– Ваше высочество. Надеюсь, не причиню Вам душевную рану, если скажу, что Ваши письма граф Салтыков неуклонно доставляет только одному адресату – в Тайную канцелярию.

– Что?! – ахнула она, побледнев, как полотно.

– Простите.

Анна отпрянула, исказив лицо в таком ужасе, будто увидела перед собой змею. Несколько мгновений она пыталась восстановить дыхание, прижав ладонь к груди. Наконец, раздавленная горьким прозрением, пробормотала:

– Господи! Это значит, Мориц не получил ни одного моего письма?!!

– Увы…

По щекам её невольно хлынули слёзы:

– И он не ждал меня в Мемеле!!… Не приезжал в Митаву!

– Тише, Ваше высочество! – взмолился комендант, протягивая ей платок.

– Не знает о том, что я здесь! И что я жду его…, – причитала она с нарастающим отчаянием, – Он вообще ничего не знает!!!

– Мне очень жаль, – вздохнул Бибиков.

– Господи! Какое коварство!!

– Ваше высочество. Прошу Вас, не плачьте.

Анна, сглотнув слёзы, осторожно дотронулась до его руки:

– Генерал. Вы могли бы оказать мне услугу?

– Какую, мадам?

– Переправьте хоть одно моё письмо в Дрезден тайком от Салтыкова.

Он испуганно огляделся и с сожалением покачал головой:

– Госпожа Анна. Я глубоко Вам сочувствую. Но не могу этого сделать…

– Умоляю Вас!!

– Не сердитесь! У меня двое детей и вот-вот родится третий… Я не вправе оставить их сиротами, – и, не в силах видеть её заплаканное лицо, потупил взгляд.

Она уронила руки. Лицо её сделалось таким безнадёжно несчастным, что у Бибикова защемило в груди:

– Простите, Ваше высочество, – повторил он, терзаясь муками совести.

Она взглянула на него сквозь пелену слёз, несколько раз тяжело вздохнула и обречённо промолвила, коснувшись его руки:

– Не извиняйтесь, генерал. Я всё понимаю…

лагерь под Выборгом

Голицын, закутавшись в наброшенный на плечи мундир, вышел из палатки и, прогуливаясь, подошёл к пикету, где нёс ночной караул Микуров.

– Не спится, – вздохнул Митяй.

– Чего так?

– А чёрт его знает, – поёжился он, глядя в ночную даль, – Так. Мысли всякие одолевают.

– Мысли? – удивился Микуров, – Ну, поведай. Что за мысли?

Митяй помолчал в раздумье и, опасливо оглядевшись, нет ли кого поблизости, понизив голос, спросил:

– Ты слышал про то, что стало с Анной Леопольдовной?

– Ну, слышал. Вроде, как Елизавета отпустила её со всем семейством за границу.