– Все выходим! Поезд дальше не идет! Выходим!

Несмотря на крик, недоумение и недовольство пассажиров, вагоны освободили быстро, и перед возмущенной толпой выступил командир в фуражке с красной звездой, который усталым голосом объяснил, что дороги на Ростов нет, там сейчас германские войска, их поезд реквизирован на нужды Красной армии, в случае неповиновения или эксцессов расстреливать будут на месте, а так идите куда хотите и добирайтесь до ваших мест как угодно.

Здание вокзала было забито людьми, которые чего-то ждали, каких-то несуществующих поездов, неопределенных обещаний, несбыточных надежд. Люди порасторопней, которые надеялись только на свои силы, уже договаривались с крестьянскими подводами на привокзальной площади, составляли караваны и устремлялись к родным местам на свой страх и риск. Увы, до Кавказа было слишком далеко.

Разошедшиеся по всей станции друзья собрались, как и договаривались, через час на площади у входа в здание вокзала. Каждый принес свою долю информации.

– С Ростовом ничего непонятно,– начал рассказывать Фома Ревишвили.– То там казаки, то немцы, то красные. Кто там сейчас, тоже не ясно. Ясно только, что туда лучше не соваться, там мы не пройдем. Поезда туда не ходят, а до Ростова почти четыреста семьдесят верст.

– Пятьсот километров,– поправил Зервас.

– А еще мне сказал один, – продолжил Фома,– полтора месяца назад под Армавиром большевики остановили поезд, высадили оттуда всех и расстреляли.

– Вранье, не может быть. Кто тебе такие глупости сказал?!– возмутились ребята.

– Кто мне это рассказал, сам и был в той поездной бригаде. Говорит, своими глазами видел. Всех мужчин перестреляли, даже совсем молодых, студентов, не пожалели.

То, что рассказал Ревишвили, не было из ряда вон выходящей историей, люди уже привыкли к расстрелам по любому поводу. В борьбе за власть все предпочитали расстрелять десятерых, если подозревали хотя бы одного из них. На выяснения времени не было.

– Составы готовят для отправки красноармейцев на восток, в Саратов,– стал рассказывать Васадзе. – Везут артиллерию и кавалеристов. Видимо, у большевиков там проблемы. Поэтому и наш поезд реквизировали.

– В Саратов?!– воскликнул Зервас. – То что нам и надо.

Все переглянулись, не понимая причину радости.

– Саратов стоит на Волге,– стал объяснять Котэ.– Оттуда по реке на пароходе спускаемся до Астрахани, а оттуда – морем до Баку. А от Баку до Тифлиса доберемся без проблем.

– А что? Неплохо,– поддержал его Васадзе. – Обойдем весь Северный Кавказ стороной. Там тоже неспокойно.

– А как мы доберемся до Саратова? Туда же поезда не ходят,– засомневался Ревишвили.

– С красноармейцами поедем, – уверенно сказал Иосава. – Это я устрою.

Ожилаури не принимал участия в общем обсуждении вопроса, он мялся, не зная, как сказать друзьям о своем решении.

– Братцы! Я решил вернуться в Москву,– наконец вымолвил он.

Все в недоумении уставились на него.

По большому счету Ожилаури и не собирался никуда уезжать. У него были важные дела в Москве. С каждым разом книга в его глазах дорожала, теперь за нее можно просить золотом, в крайнем случае серебром, но никак не бумажками. Просто в тот момент так сложились обстоятельства, на вокзале у него не было другого выхода. Надо было скрыться от этих диких горцев и уехать из Москвы, хотя бы на несколько дней. Сейчас, когда он вернется, его уже не найдут, можно будет спокойно завершить сделку с антикваром, а уж потом, позвякивая золотыми червонцами, достойно вернуться домой, в Тифлис. Перед ребятами, конечно, некрасиво получилось, но да не маленькие мальчики, знали бы, в чем дело, они бы его поняли. Так уж получилось, что, встретившись друг с другом и находя общих знакомых, вспоминая детство и годы учебы, никто из них не рассказал о причинах, побудивших их вдруг вернуться на родину. Может, из осторожности, а может, понимая, что замешаны в таких делах, какими особо и не похвастаешься.