– Быстро, осмотреть квартиру!– хриплый голос начальника забивал гвозди в голову. – И к Красным воротам! Где здесь лампы, что мы ходим гуськом друг за другом?!

«Они наверняка приехали на авто»,– с этой мыслью Фома отделился от тени и уверенно направился к часовому, что стоял в дверях квартиры.

–Кузин,– тихо, но твердо произнес он,– в авто лампы есть? Принести надо.

Часовой Кузин, простой рабочий паренек, в кепке и короткой тужурке с красной повязкой на правой руке, от неожиданности вздрогнул, но в темноте не разобрал, кто к нему обращается.

– Не припомню,– ответил он неуверенно.

Но Фома, не ожидая ответа, проскользнул мимо.

– Ладно, я за лампой. Никого не впускать,– уже с лестницы сказал он.

– Да, знаю я,– донесся сверху голос часового.

Через парадную Фома выходить не стал – там тоже стоял часовой, а вот черный ход никто не охранял. Еле сдерживая себя, чтобы не побежать, он вышел во двор, потом на улицу и уж там что было сил припустил к своему дому.

Путь вроде не далекий от Покровки до Красных ворот, но по неосвещенным улицам бежать было трудно. Он мчался по узким переулкам, срезал через проходные дворы, рискуя на что-то напороться или нарваться на обитателей этих дворов, которые, как пауки, поджидали неосторожную добычу. Воздуха не хватало, несколько раз пришлось перейти на шаг и остановиться, чтобы отдышаться и восстановить силы. «Фома убил Фиму,– стучало в голове,– Фома убил Фиму». Наконец добравшись до своего дома, он осторожно выглянул из-за угла и вполголоса выругался: вот тебе прогресс и вот тебе рамочные пилы Кессера. Авто дружинников уже стояло у подъезда четырехэтажного дома. Большие фары и слегка изогнутый бампер придавали машине лукавый вид, как будто она насмехалась над ним – обогнала, обогнала! Высокие витрины расположенного на первом этаже магазина Томаса Кюнау «Автоматические вязальные машины Виктория» уже давно были заложены ставнями, а рядом, у входа в подъезд, стоял часовой, так что сомнений не было – его опередили. В каморке обнаружат документы на его имя и, конечно, найдут тысячу пятьсот рублей золотом в тайнике. И доказывать ничего не надо. Фома убил Фиму. Ревишвили прислонился к стене. Пот, высыхая, холодил тело, но лицо все еще горело— от страха, от стыда, от безысходности. Он ощупал карманы брюк и пиджака— пачка керенских купюр, двадцать рублей серебром и студенческое удостоверение. Вот все его богатство. Из подъезда вышло несколько человек.

«И Илья с ними, сволочь»,– подумал Фома.

Среднего роста, подтянутый молодой мужчина в рабочем пиджаке отдавал распоряжения. Потом все забрались в автомобиль и уехали. Но двое остались. Оглядевшись, один перешел на другую сторону улицы и скрылся в подъезде, а второй вошел обратно в дом, где жил Ревишвили. Все было ясно: его поджидают, на него охотятся. Фома развернулся и пошел прочь, сам не зная куда, подальше отсюда.

Ранний рассвет застал его в закутке между угольным складом и магазином «Какао Жоржа Бормана», тоже давно закрытого. Замерзший, невыспавшийся, голодный, с засохшей кровью на руках, полный отвратительных мыслей, он только сейчас стал трезво оценивать создавшуюся ситуацию. И чем больше он думал, тем больше приходил к выводу, что дела его хуже некуда. Он потерял все деньги, у него нет жилья, нет документов, кроме студенческой бумажки. Он не может пойти к университетским друзьям, потому что его будут искать как раз в университете. Ведь теперь у них есть все его данные. И, о боже, у них есть даже его фото! Фома вспомнил фотографию на стене своей коморки, где он и его однокурсники сняты прошлой осенью в Нескучном саду. А уж Илья покажет, который из студентов Фома Ревишвили.