Из него вышел хороший наставник. Я сразу полюбил шахматы и довольно быстро научился осмысленной игре. Моему учителю уже приходилось иногда задумываться над своими ходами. Но любовь к шахматам сделала меня и неугомонным учеником. Все больше и больше я стал надъедать Толику просьбами сразиться со мной в шахматы в надежде, когда-нибудь обыграть своего учителя. В конце концов, он отказался вообще играть со мной, найдя во дворе взрослого шахматиста. Я понял, что ему надоело иметь дело со слабым противником и постоянно выигрывать у меня. Вот тут-то, подружившись с Виталиком, который тоже недавно освоил азы шахматного искусства, мы и сошлись в борьбе за лидерство, длившейся потом годами.

Виталик играл легко, любил подтрунивать над моими ходами, мыслил комбинационно и был хороший тактик. Ему обычно везло, и он часто уходил невредимым от моих шахматных ловушек. Я, наверное, был его противоположностью. Сосредоточенный на стратегических планах, часто допускал простые ошибки, которыми мой соперник удачно пользовался, избегая поражения. Но постепенно, мы стали как бы дополнять друг друга: он, разгадывая мои далеко идущие замыслы, приобретал глубину в расчётах, я же – учился у него комбинационности и вниманию при очередном ходе.

Со временем наша борьба за лидерство в шахматах приобрела более упорный характер. Собиравшиеся возле его дома друзья уже с удовольствием следили за нашими шахматными баталиями, разделившись на два лагеря болельщиков. Некоторые пытались подсказывать, мешая честной игре, но такому «помощнику» доставалось от нас обоих.

В попытке доказать друг другу, кто из нас играет лучше, мы стали встречаться чаще. Особенно мне нравилось проводить время за шахматами на его большой и просторной веранде, когда шёл дождь, и нам никто не мешал из друзей своими подсказками. Его родители не возражали, и мы, расположившись прямо на деревянном полу, сражались не на шутку серьёзно. Это были замечательные минуты! Правда, к концу нескольких партий подряд у нас начинали болеть головы, но захваченные этой изумительной игрой и интеллектуальной борьбой за лидерство, мы расходились с мыслью, что встретимся ещё раз, чтобы доказать друг другу своё превосходство.

Иногда, в дождливую погоду, там же, на веранде, мы собирали из конструктора для детей всевозможные машины и подъёмные краны. Сооружали из кубиков замки и дворцы, чтобы потом «брать их штурмом», расстреливая наши сооружения из самодельного детского ружья, сделанного Виталиком.

Он был мастеровой пацан. У моего друга даже имелся собственный набор инструментов, которыми он умело пользовался. И это не удивительно: дед Виталика прослыл хорошим мастером по изготовлению красивых, отделанных перламутром баянов и аккордеонов. Мастеровитость деда и передалась внуку. Специально для него тот изготовил небольшую инкрустированную гармошку и такой же красивый небольшой баян для занятий в музыкальной школе.

У Димки, брата Виталика, особых увлечений не было. Внешне он походил на мать, преподавателя детской музыкальной школы по классу баяна. Будучи щуплым мальчиком, Димка выглядел невзрачно, но вёл себя заносчиво, пользуясь авторитетом брата среди знакомых мальчишек. С ним я особо не дружил, да и он не проявлял интереса ни ко мне, ни к играм, в которые мы любил играть с Виталиком.

Наш двор, по-прежнему, представлял собой огромный с целый квартал пустырь, на котором росло всё, что могло выжить в борьбе друг с другом. В основном, это были: репейник, лебеда да жгучая крапива, высота которой достигала огромных размеров. Начиная с лета, сорняк, словно орда, подступал к баракам, которые соединяла лишь одна единственная тропинка. Но и проходя по ней, можно было легко обжечься нависшей крапивой или пораниться о какое-нибудь колючее растение. Особенно одолевал мощный, плохо поддающийся уничтожению репейник. Возле бараков жители пробовали освободить землю с помощью кос, но это орудие труда быстро тупилось о толстые стебли. Махнув рукой, добровольцы довольствовались лишь выкосом небольших участков при входе в дом.