Мы шли по извилистым дорожкам сада, и каждый раз, когда её рука касалась моей, по телу пробегали мурашки. Я старался не думать о том, что завтра вечером другой мужчина будет держать её в своих объятиях, кружа в танце.

– Виктор, – она остановилась и посмотрела мне в глаза, – вы ведь не ревнуете, правда?

Я пожал плечами, пытаясь сохранить невозмутимость.

– С чего бы мне ревновать? Вы моя коллега, и всё.

– И всё? – эхом отозвалась она, приподняв бровь.

Я открыл рот, чтобы ответить, но слова застряли в горле.

Что я мог сказать? Что каждый раз, когда вижу её улыбку, моё сердце начинает биться чаще? Что мысль о том, что другой мужчина будет прикасаться к ней, заставляет меня сжимать кулаки до боли?

– Октябрина, – наконец выдавил я, – я…

Но она лишь улыбнулась и продолжила путь, оставив меня стоять посреди сада, глядя ей вслед.

– Я буду ждать вас на балу, – донёсся её голос сквозь шелест листвы.

Я проводил её взглядом, пока она не исчезла за поворотом. Затем тяжело вздохнул и поправил камзол, чувствуя, как внутри всё переворачивается от смеси чувств: тревоги, ревности и чего-то ещё, что я пока не решался назвать.

Утро началось слишком мирно для мира, где мы застряли. Солнце пробивалось сквозь тяжелые штофные шторы, золотя пыль, что кружилась в воздухе, будто танцуя менуэт. Октябрина, сидя напротив, с аппетитом уплетала кашу с малиновым вареньем, а я пытался сосредоточиться на крошечной чашке кофе – точнее, на том, что здесь называли кофе. Жидкость напоминала болотную жижу с нотками горелого дуба.

– Надо же, – Октябрина лизнула ложку, оставив на ней алый след варенья. – А здесь даже каша вкусная. Думала, в XVIII веке только хлеб да квас.

– И парики, – буркнул я, отодвигая чашку. – Кстати, твой съехал набок.

Она потянулась к зеркалу в резной раме, поправляя шиньон, но тут дверь распахнулась с таким грохотом, что Лупа, дремавший на подоконнике, швырнулся под кровать.

– Доброе утро, прелестная госпожа Чехова! – в покои ворвался князь Дмитрий, неся в руках букет полевых цветов. Васильки, ромашки, колокольчики – всё это пахло росой и наглостью.

Октябрина замерла с ложкой в воздухе, а я почувствовал, как кулаки сами собой сжались.

– Ваше сиятельство, – она вскочила, делая реверанс, который сегодня давался ей чуть лучше. – Вы так… неожиданно.

– Для вас – всегда неожиданно, – он протянул букет, и его улыбка стала шире. – Цветы для цветка. Надеюсь, они скрасят ваш день в нашем скромном дворце.