Я, рыдая, убежала на кухню, открыла маленькое окошко, выходящее на крышу, и снова закурила.

Малин прибежала за мной и стала утишать:

– Бет, милая, бедная моя. – Обняла, прижала к себе. – Так бывает, у мальчиков в этом возрасте от спермотоксикоза крышу срывает. Ты попала под раздачу. У меня несколько раз тоже такое было.

– Тебя тоже изнасиловали?

– Ой, нет! Что ты, слава богу, не насиловали. Просто у нас на танцах парни заведутся и потом пристают. Несколько раз приходилось отбиваться. – Малин гладила меня по голове и плечам, как маленькую. – Так как же ты вырвалась?

– Да просто пошла и забрала свои вещи. Меня же рожать отвезли в обычную клинику, хоть и частную. Я сказала, что выписываюсь, забрала документы у медсестры и ушла. Представляю лицо старика, когда он решил проверить мой счёт, а там ноль! Я поехала в Швецию. Хорошо, что было лето. Проскиталась до сентября с какими-то хиппи, заболела, меня отвезли в больницу. Больница сдала в органы опеки. Опека проверила меня по списку пропавших детей – не обнаружила. К счастью, отпечатков моих в базе не было, а я стояла на том, что из Швеции. Вообще старалась мало говорить, чтобы по акценту не поняли. Так что моё имя и фамилию записали с моих слов. Теперь в документах у меня правильная только дата рождения. Меня снова определили в приют. Но в этот раз я уже знала, чего хочу. Я хотела жить так, как старик. Поэтому я с отличием окончила школу, участвовала в различных олимпиадах по информатике. В общем, сделала всё, чтобы сразу поступить в университет. И что в итоге я имею?! Жалкая квартирка. У меня даже машины нет. – Я противно разрыдалась.

– Да ты что? Жалкая квартирка? В центре Стокгольма!

– Просто она рядом с офисом, – продолжаю противно скулить.

– Ага, и офис в центре, и мотоцикл дорогущий. Ты, конечно, не швейцарский ювелир, но ты обеспеченная женщина.

– Спасибо, Малин!

Я пыталась остановить рыдания, но, видимо, прорвало.

– А хочешь, мы заберём твоего сына у этого ювелира? А? Давай!

– Так, стоп! К этому я не готова! Я не смогу обеспечить ему тот уровень комфорта, к которому он привык.

– Ой, ну ты себя слышишь? «Не смогу обеспечить ему тот уровень комфорта, к которому он привык», – передразнила меня Малин. – То есть ты могла скитаться по приютам и с бродягами, а он может жить только в замке. Чушь! Ребёнок должен жить с матерью!

– Я боюсь, что он не захочет. Он даже не знает, что я его мать.

– Не знает? А как же вы переписываетесь?

– Он меня знает, но скорее как друга. Мы ему не говорили, что я его мать.

Малин продолжала гладить меня по голове и спине, приговаривая:

– Ладно, не всё сразу. Что-нибудь придумаем.

Не всё я рассказала Малин. Да и не всё ей можно рассказать. На самом деле многое о себе я и сама не понимала. Например, почему от меня отказались мои родители.

Я попыталась найти своих биологических родственников сразу, как только поступила в университет и у меня появились для этого возможности. Но всё было тщетно. Только придя в «Бюро расследований А-А» и получив возможность добраться до электронных баз германского архива, мне удалось узнать, что я подкидыш.

Третьего сентября 1993 года меня подкинули в один из берлинских беби-боксов со свидетельством о рождении, в котором была оторвана часть о родителях, вырезаны фамилия и год рождения. Так что настоящее у меня только имя и день рождения – 16 июня. Имя я уже неоднократно меняла. Сначала из Эльжбеты, по оборванному свидетельству, я стала Эльзой, или Элизой, на немецкий манер, а потом, когда я перебралась в Швецию, я представилась органам опеки как Эльсбет. Судя по дате рождения, на момент, когда меня подбросили, мне было два с половиной месяца.