– Не теряйте зря времени, – перебил я его, стряхивая с себя остатки оцепенения, – у вашего архангела волосы изо рта растут.

Сидевший напротив меня человек был умен и сразу все понял.

Улыбочка исчезла с его лица, и замерла во рту карамелька. Он смерил меня холодным взглядом, от которого почему-то заныл мой вновь обретенный палец, а потом неуловимым движением пнул меня по правой голени носком своего армейского ботинка.

…

Как и предсказывал большой знаток Евангелия от Матфея, после того как Израиль Иммануилович получил по почте конверт со знакомым средним пальцем и запиской с обязательством и далее высылать ему прочие части моего тела каждые два дня, он сразу согласился на изложенное в той же записке предложение обменять в указанном месте, в указанное время то, «о чем ему хорошо известно», на мою персону.

Когда я впервые узнал об этой затее, то первым делом подумал о том, что ни я, ни Израиль Иммануилович живыми из этой передряги уже не выйдем. Требовал ли культ Императора непременного нашего заклания, я не знал, но то, что два раза резавший мне палец жрец не откажет себе в таком удовольствии, я ничуть не сомневался.

Лежа на жестком тюфяке в кое-как освещенном тусклой лампочкой подвале, я мучился от боли в руке и от того, что никак не мог понять, одной ли случайностью объясняется мое пребывание здесь, или есть еще что-то, чего я до сих пор не знаю.

Израиль Иммануилович был прагматичным человеком, и объяснить такое быстрое его согласие одним лишь нашим добрым знакомством я не мог.

…

Над морем шел дождь. Он рваной пеленой свисал из медленно ползущих по небу облаков, окрашивая поверхность воды под ними в унылый серый цвет. В то же время здесь, на пристани, пока еще было сухо и светило солнце. Сильный порывистый ветер гнал волны к берегу, срывая с гребней пену, а сквозь шум прибоя время от времени прорывались пронзительные крики чаек.

Когда-то тут кипела жизнь, причаливали и отдавали швартовы промысловые суда, и словно цапли вытягивали свои металлические шеи краны, разгружавшие улов. Теперь повсюду царил упадок: пустыми глазницами окон смотрели по сторонам давно не беленые постройки с кое-где разобранными черепичными кровлями, догнивали на своей последней стоянке несколько ржавых посудин, а в щелях между бетонными плитами набережной вовсю росла трава.

В полном соответствии с законами жанра мы приехали сюда на большом черном автомобиле и, сидя внутри, ждали, когда прибудет «товар». В машине мы были втроем: мрачного вида шофер, не проронивший за всю поездку ни слова, мой религиозно подкованный экзекутор, облаченный в новую шляпу, и я. Впрочем, можно было не сомневаться, что где-то поблизости располагались люди, тщательно проинструктированные на предмет выбора цели и момента ее ликвидации.

Состояние мое было ужасным. В одну и ту же минуту я проходил внутри себя весь путь от надежды, что вот-вот произойдет чудесное мое освобождение, до полного отчаяния и осознания того, что я стою на ступеньках эшафота. Этот цикл повторялся снова и снова, с каждым разом оставляя мне все меньше сил.

– Смотри-ка! – воскликнул человек в новой шляпе, обращаясь к водителю. Он докуривал вторую сигарету и тлеющим ее концом ткнул куда-то в небо. – Умные твари! Чуют, где поживиться можно.

Там, куда он указывал, уже собралась стайка заинтересованных пернатых, она кружилась на небольшой высоте, приглядываясь к тому, что происходит у нас внизу.

А внизу джентльмены собирались играть «ривер»^>3, в котором на кону стояли головы, в том числе и моя. Возможно, это было проявлением малодушия, но сейчас мне хотелось только одного: быть как можно дальше от этих безумных фетишистов и смертоносного червячка в криогенном контейнере, и пусть они сами с собой разбираются. Мне было плевать на Последнюю Империю и ее императора, мне было плевать на органический антиквариат и все, что с ним связано, равно как и на то, какой национальности был Адам, и был ли он вообще. Я хотел забыть обо всем этом раз и навсегда и жить как прежде.