Таким образом, совершенно случайно открылось, что контент патриот-канала “Россия, вперед!” крайне вреден для здоровья. Причем вредны оказалось не только патриотические передачи, от которых из-за гордости за страну у человека настолько повышалось артериальное давление, что кровь начинала хлестать изо всех мест, но в принципе вся программа. Передачи, ориентированные, например, на юмор в большой концентрации делали людей хихикающими слабоумцами, а после православно-просветительских включений человек мог забить себя до смерти истово крестясь.

Видя такое чудовищное нарушение человеческих прав, суд в Гааге постановил запретить телеканал “Россия, Вперед!” по всей территории земного шара, приравняв его к пыткам особой жестокости. Но преступный мир России кажется от всего этого только взбодрился. Банда “Тарковского” разрослась и заматерела, ни дня не проходило без похищения какого-нибудь чиновника с требованием выкупа в виде продуктовых наборов. Полиции долго не удавалось выйти на след "Тарковцев", но стоило пригрозить пытками с применением "России, Вперед!", осведомитель тут же сдал Мосфильм.

Капитан Фурцев дождался, когда секундная стрелка опишет круг, встретился глазами с командиром спецотряда и коротко кивнул. Начался штурм. Спецназовцы сосредоточились у входа. Фурцев видел, как командир отряда жестом приказал выбить дверь. И в этот момент фасад здания вспыхнул, являя образ главы государства. Луч проектора бил с соседней крыши, позади Фурцева и припаркованных рядком спецмашин. В уши проник знакомый до боли голос президента. Президент славил Россию, журил врагов, что точат зубы на страну, что им не по зубам, и призывал потуже затянуть пояса во имя будущего, Победы и свободы. Упитанное лицо президента провоцировало на кровавые слезы, а пафосный, громоподобный голос рвал ушные перепонки. Бойцы, воя от боли, катались по земле, в попытке зажать кто уши, кто глаза. Командира спецназовцев сильно рвало кровью. Теряющий сознание Фурцев, даже порадовался, что ему выдали зарплату патронами, и приставил дуло пистолета к рано поседевшему виску.

Мне все говорили, что она ненастоящая: "Она хлопает глазами, как кукла!".

А я удивлялся: "Как ненастоящая? Мы гуляли с ней под дождем, у ненастоящих – знаете что? – волосы отклеиваются! И брови. А у нее кончики ресниц темнеют – становится видно, что с полметра, и волосы тоже темнеют и завиваются, знаете, такими колечками..".

Меня все убеждали: "Она – ненастоящая! Ты знаешь, чем она живет? Что ее интересует? Что у нее внутри?"

Я возмущался: "Конечно знаю! Она просыпается каждый день в 7 и идет на работу – мы переписываемся, а потом, в 19, встречаемся и гуляем по городу. Ей нравится фотографировать людей, так она их изучает. Когда она поймет, чем хочет заниматься, я уверен, у нее получится это лучше всего. Один раз, когда мы залезли в заброшенный кинотеатр, она зацепилась за гвоздь и ее рубашка окрасилась в красный…"

Меня жалели: "Ненастоящая! У нее же нет никаких эмоций, только лживая улыбка!"

Я негодовал: "Как это никаких эмоций? А вы знаете, что как-то она позвонила мне ночью и сказала, что не может уснуть, потому что ужасно переживает за своего друга. И я чувствовал это каждой клеткой. А вы говорите!"

Надо мной все смеялись: "Ненастоящие постоянно врут!"

"Как бы не так", – я их почти ненавидел. "Мы договорились с ней, ни слова лжи. Кажется, это была ее инициатива".

Меня обвиняли в несерьезности: "Ты не можешь ничего чувствовать к манекену!"

Я готов был их всех убивать: "А знаете ли вы, что я способен предать вас всех за нее!? Всех до единого!"