«Я желаю смерти твоему ребёнку».

Единственное, что мне оставалось, поехать к маме и попроситься пожить в их с отчимом доме до тех пор, пока малыш не подрастёт, и я не смогу снова работать. Отношения с матерью у нас всегда были прохладными. Но надежда умирает последней. В конце концов, мама - женщина, и кто как не она должна войти в моё положение?

– Тебе надо принять правильное решение, - равнодушно сказала мама, выслушав меня.

– Что ты подразумеваешь под «правильным решением»? – настороженно уточнила я.

– Не рожать. Иначе ты испортишь себе всю жизнь. И не только себе, но и ребёнку, потому что будешь ненавидеть его.

Смысл маминых слов доходил до меня с трудом. Я молча переваривала их, но в мозгу что-то сбоило. Ясно было одно: мама не станет мне помогать. Круг замкнулся.

– Ты будешь каждый день смотреть на этого ребёнка и узнавать в нём черты его отца . Черты человека, который тебя предал, - продолжала мама. – Про карьеру вообще можешь забыть, если не сделаешь то, что должна. Не будет у тебя никаких путешествий, ни работы в крутых фирмах. Да и мужика нормального никогда не будет. Никому не нужна нищая мать-одиночка.

18. Глава 17

Звонок смартфона прорывается сквозь завесу подступающей истерики. На дисплее высвечивается «Давид». Обычно он всегда писал, а не звонил. Видимо, сегодня день такой… Всё через задницу. Вместо того, чтобы сбросить вызов, зачем-то отвечаю.

— Привет, Даша. Как дела? – раздаётся в трубке глубокий баритон с бархатными нотками.

— Привет! Зашибись, - раздражённо бросаю.

— Случилось что-то? – Давид настораживается.

— Нет. С чего ты взял?

— Голос у тебя странный.

— Я текилы выпила, - смотрю на бутылку, прикидывая продолжить или остановиться?

— Ммм, понятно. Ты в Москву каким рейсом прилетаешь?

— Зачем тебе? - момент для романтических пассажей совсем неподходящий. Прошлое только что напомнило мне, чем заканчивается лихорадка любви.

— Встретить хочу.

— Я не знаю, когда прилечу. Мне командировку продлевают.

— Ну вот, а говоришь, ничего не случилось, - мягко произносит он.

— Рабочие моменты. Не стоят особого внимания, - всё-таки плещу кактусовую водку в стакан.

— И насколько продлили? – не успокаивается Давид.

— Пока на месяц, - морщусь, когда огненный напиток обжигает горло.

— То есть это не окончательное решение? Возможно, ты задержишься дольше, чем на месяц?

— Возможно.

— Хмм… Ладно. Тогда я постараюсь приехать к тебе на несколько дней.

— Не надо.

Для чего увязать в очередной любовной истории? Чтобы снова поверить мужику, который неизбежно про*бётся? Не сейчас, так потом. Они все про*бываются. Рано или поздно. Даже самые лучшие.

— Почему? – следует закономерный вопрос.

— Потому. Найди себе какую-нибудь двадцатилетнюю соску для развлечений. Я не гожусь на эту роль.

— Если бы мне нужна была двадцатилетняя соска, она бы у меня уже была, - впервые слышу в голосе Давида металл.

— Извини, мне пора идти. Пока, - прерваю звонок.

Посидев минут десять, тупо уставившись в стену, беру пачку сигарет и выхожу на террасу. В кои-то веки там пусто. Во влажном воздухе витают ароматы манго и тропических цветов. Со стороны окон ресторана доносится запах фритюра. Где-то вдалеке играет бодренькая латиноамериканская мелодия. Её сменяет проникновенная песня Роберто Карлоса. Да что ж сегодня за вечер такой! Все вокруг как будто сговорились! «Cóncavo y convexo». Когда-то это была наша с Соболевым песня, а ещё «La nave del olvido» Хулио Иглесиаса. Из-за моих музыкальных предпочтений Михаил всегда говорил, что я должна была родиться на двадцать лет раньше. Кажется, с тех пор прошли века.