– О каком сроке идёт речь?

– Пока о месяце. Но не исключена вероятность, что больше.

– Я подумаю и дам ответ завтра. Хорошо? - прежде всего мне нужно поговорить с подругой, у которой сейчас живёт моя собака, и спросить согласна ли Лида оставить у себя Ричарда дольше, чем на три месяца, как мы договаривались изначально. Пёс у меня беспроблемный, но в любом случае, это ответственность и определённые хлопоты.

– Да, конечно, - кивает Николай Семёнович. - Если согласишься, то мы дадим тебе несколько дней отпуска, чтобы ты немного отдохнула от нас, - шеф переходит на "ты" только в редких случаях, таким образом выказывая своё доверительное отношение.

Выхожу на террасу. Прислушиваюсь ко внутренним ощущениям. Выдержу ли я здесь ещё два месяца? Задумчиво кручу телефон в руке. Пожалуй, напишу сообщение Лидке. Даже если она спит, утром прочитает и ответит.

– О чём с шефом говорили? - рядом как из-под земли возникает Соболев. Я уже давно не удивляюсь, что здесь все следят за малейшим телодвижением друг друга. Кто куда пошёл, кто где пил, кто кому кости мыл.

После отъезда Давида Михаил успокоился. Даже извинился за то, что подставил меня с документами. Мол, психанул и всё такое. Раздувать историю из того инцидента я не стала. Продолжила общаться с Соболевым как ни в чём не бывало. Что с него возьмёшь? Только анализы.

– Мне предложили продлиться.

– Соглашайся, - произносит он с таким видом, будто его совсем не задело решение руководства. Но я-то знаю, что честолюбию Михаила нанесён сильный удар. Как же так? Его такого звёздного отсылают домой с частью группы, а какой-то бабе предлагают продолжить работать. Ладно, хоть матом меня не кроет. Достойно держит лицо. И на том спасибо.

– Если подружка будет не против подольше оставить у себя моего сыночка, то соглашусь, - смеюсь. - Вот как раз ей об этом писала.

Соболев меняется в лице.

– Ты хочешь сказать, что… Что оставила… Что у нас есть сын?

– Соболев, ты дурак? Я про собаку, вообще-то, говорила. Это Ричарда я в шутку называю «сыночком».

– Жаль… А я-то думал, что ты сейчас скажешь, что у нас есть взрослый ребёнок. Все эти годы я надеялся…

Первый порыв – ударить Михаила по лицу. Однако я успешно подавляю этот импульс. Задыхаясь от злости, прикрываюсь сарказмом:

– Мы не в дешёвой мелодраме. Как ты себе это представлял? Что я двенадцать лет скрывала от тебя ребёнка?

– Ну… Не знаю, - он пожимает плечами.

– Пошёл ты на *уй, Соболев! - разворачиваюсь и пулей лечу в свой номер.

Наверное, это называют состоянием аффекта. Потому что ещё несколько минут я вообще ничего не соображаю. Трясущимися руками наливаю текилу. Хлещу кактусовую водку как не в себя. Впервые за много лет меня душат слёзы. А ведь думала, что разучилась плакать.

Из глубин памяти поднимаются воспоминания. Те самые, которые я тщательно прятала. Делала вид, что их не существует, потому что это была единственная возможность не сойти с ума. А сейчас будто полоснули скальпелем по нарыву.

***

– Миш, я беременна.

Он ничего не ответил. Молчал минуту, две, три. Я слушала его тяжёлое дыхание в телефонной трубке и чувствовала, как заживо сгорали мои нервы.

Соболев тогда почти полгода прослужил в Никарагуа, после чего прилетел в отпуск. Тридцать дней абсолютной феерии закончились двумя полосками на тесте. Это было полной неожиданностью. Мамой в двадцать два года я становиться не планировала хотя бы потому, что жила на съёмной квартире и зарабатывала очень и очень скромно.

Однако, когда врач подтвердил беременность, моя рациональность тут же пошла лесом. Накрыла бешеная эйфория. Будто мне вкололи сверхдозу божественного элексира. Ничего подобного я не испытывала ни до, ни после. Мгновенно осознала, что внутри меня растёт частичка любимого мужчины. При этом я понимала: Соболев вряд ли придёт в восторг от такой новости. Да, он говорил, что был слишком зациклен на карьере и упустил воспитание сына. И что если бы сейчас у него был шанс снова стать отцом, он сделал бы всё совершенно иначе. Но разговоры – одно дело, а реальность - другое.