– Папка хоть знает, чем ты занимаешься? – Не дожидаясь ответа на первый вопрос, Смык продолжил интересоваться. Но сделал он это очень тихо, практически прошептав на ухо.

– Частично. – Посчитав глупым уход в несознанку, ответила Ида Дрозд, она же Уршуля Енджеевич.

Девушка под словом «частично» подразумевала только то, что пока ещё никто не догадывается, что она помимо прочего под очередным псевдонимом устроилась в оппозиционную газету «Лиходейский Быдгощ». Пока не в штат и на полставки, но в деньгах девушка никогда не нуждалась. Зато нуждалась в международной славе и Пулитцеровской премии. Пока ей только поручались статейки о выпотрошенных старушечьих сумках и незначительных обвесах покупателей, но она знала, что скоро развернётся на всю катушку – судьба преподнесёт ей шанс, либо Изольда Брюховецкая с Пловецкой улицы прохиндейка и чернушница, которой место на первой полосе «Лиходейского Быдгоща». Пусть и работала Ида в газете совсем недавно, но главного редактора Липницкого, считавшего себя самым осторожным и хитрым человеком в мире, подставить успела. И всё благодаря составленному ею кроссворду – в пятнадцать по горизонтали убедительно и усердно просилось слово «Енджеевич» ответом на вопрос о самом коррумпированном чиновнике современности. К Липницкому пришли прямо в кабинет и долго и по-хорошему уговаривали одуматься, от чего у редактора на рёбрах образовались четыре гематомы, а ещё он тем же вечером поклялся жене никогда больше не носить галстуки, которые он обозвал удавками. А в следующем номере, в ответах на кроссворд в пятнадцати по горизонтали можно было прочесть доселе не существовавшее слово «Енбжеебич», а на третьей полосе того же номера объёмную статью о неком руководителе департамента культуры Слупска по фамилии Енбжеебич, присвоившем относительно недавно пять тысяч казённых денег и картину местного художника.

– Сегодня же поговорю с ним о тебе. – Пообещал инспектор. – И о слухах, которые не волновали бы общественность, если бы ты… вы сама их и не распускала.

– То есть вы утверждаете, что о такой реформе вам ничего не известно? – Не унималась Дрозд. – И вы в ближайший понедельник будете шокированы не меньше условной бабки Агнешки с Магнушевской улицы?

Конечно же, пан Людвик относительно недавно имел сомнительное удовольствие общения с отцом журналистки и по совместительству её же отцом и вежливо, дабы ни в коем разе не обидеть вышестоящее лицо, спорил о преждевременности и несуразности подобных преобразований, и в конечном итоге вынужден был уступить.

– Да. – Признал Смык. – На самых верхах обсуждаются изменения в графике работы полиции, но говорить о них вслух, да ещё и по телевидению, лично я считаю преждевременным.

– И это за три дня до начала таких изменений?

– Именно! Потому что желательно позже. И поймите правильно – такие перемены давно напрашивались. – Последнюю фразу Смык позаимствовал у мэра Енджеевича, впрочем, как и последующие. – Возьмём для примера обычного хирурга – будет ли он вырезать аппендицит у одного пациента десять часов, если он может справиться за двадцать минут и спокойно уйти домой к жене и детям? Тоже самое и с полицейским – зачем мне или вот ему. – Тут он указал пальцем на Байболота. – Просиживать штаны в кабинете в то самое время, когда все порядочные злоумышленники сладко спят, никоим образом не рискуют быть пойманными с поличным?

– Но ночью они точно так же ничем не рискуют! – Вмешалась Дрозд.

– Именно! Потому что те, кто мог бы их поймать, за день намаялись и потеряли бдительность и сноровку! Ныне существующий график уж два столетия как потерял актуальность. И грядущие изменения, предложенные нашим достопочтимым мэром, призваны уравновесить существующую чашу весов в пользу правопорядка. Думали ли вы о том, как было бы здорово не бегать за подозреваемыми и свидетелями по всему городу, теряя драгоценное время, а просто вынимать из тёплых постелей по месту прописки?