– Всех кто меня сейчас слышит, прошу не впадать в отчаяние и соблюдать спокойствие, а также проявить ту сознательность, на которую вы только способны. Работа полиции только лишь в ночное время – вынужденная мера, связанная с вопиющим дефицитом бюджета нашего города. В котором действующий мэр нисколько не виноват, в чём сомневаться глупо, ибо, будь это не так, он и его, так называемая, камарилья, давно бы уже понесли заслуженное наказание…

Ида Дрозд громко хмыкнула, и, повернувшись к оператору, сказала, что скептическое выражение её лица они запишут и вставят в видеоряд позднее. Пропустив данное замечание мимо ушей, пан Людвик, откашлявшись, продолжил:

– А на сэкономленные благодаря реформам деньги в городе будут построены новые, суперсовременные торговые центры, казино, рестораны и…

– Публичный дом?

– Школа! Школа будет построена! У меня всё! – Закричал окончательно выбившийся из умственных сил Смык.

– У меня тоже. В жизни никогда так не уставала – настолько вы тяжёлый человек. – Подытожила Дрозд. – В целом я довольна беседой, и уверена, что мои зрители тоже будут довольны.

– Вот и отлично! – Прорычал инспектор, и, не дожидаясь от Иды новых колкостей, широким шагом устремился вглубь полицейского участка, увлекая за собой Байболота, крепко ухватив того за рукав.

Никто никогда не узнает, о чём полтора часа пан Людвик и его пухлый помощник трепали языками за закрытой дверью смыкова кабинета. Известно только, что азиат поклялся останками убитых китайцами предков, что тысячу раз подумает перед тем как открыть свой поганый рот.

3

Сорокалетний внешне и тридцатилетний по документам Мацей Пристор осторожно, чтобы не разбудить жену, выполз из-под одеяла, почесал пятку, для чего ему пришлось снять забытый с вечера на ноге видавший всякое сапог, испачкал руки, но ругаться не стал – появился двойной повод посетить ванную. Не каждый же день ездишь в большой город? В комнате было прохладно и темно. Мацею захотелось узнать который теперь час, и рука потянулась к правому карману штанов, в каковом вот уже двадцать лет, с тех самых пор как он пристрастился к курению, традиционно располагался дежурный коробок спичек. Штанов на нём не оказалось и вышло, что он от нечего делать пошлёпал себя по заросшей белёсыми волосами ляжке.

Пристор содрогнулся. Но не от холода, а от нахлынувших воспоминаний. Ноги его непроизвольно подкосились и к зашторенному одеялом окну пришлось пробираться буквально гуськом. Мужчина прищурил глаза, дрожащими пальцами не с первого раза вцепился в краешек одеяла и медленно потянул на себя. Сердце стучало так, что своим стуком могло разбудить жену, чего Мацею до крайности не хотелось – предстоящая поездка не прошла согласование, а поднятие скандалом и так зашкаливавший в крови уровень адреналина грозило инфарктом. Пристор плотно прижал свободную руку к левой части груди и остался доволен, как звукоизоляцией, так и своей догадливостью.

Полная, клонившаяся к закату луна, хорошо освещала двор и от увиденного Мацей приглушённо вскрикнул, резко подался назад и упал на спину. Супруга на секунду открыла глаза, хищно зевнула и дала храпа, чего за ней никогда не замечалось. Не сразу к Пристору пришла мысль, что увиденное им в окне напугать здравомыслящего человека никак не могло.

– Это ж надо было так ушатать нервы. – Подумал Мацей, снова подкрался к окну, и теперь уже смело отодвинув штору, посмотрел на стоявшую в трёх метрах от окна козу.

Кличку животному придумать ещё не успели – рогатой попрыгунье не было и пяти лет. Коза стояла по колено в снегу, смотрела в сторону окна и, едва завидев в нём шевеление, жалобно заблеяла.