– Вообще-то нет. – Ненадолго задумавшись, ответил Мацей. – Но сейчас, когда вы спросили, мне показалось, что он мог что-то видеть или знать.

– Ага! – Воскликнул пан Яцек, но внимания на него в этот раз никто не обратил.

– Продолжу. Я взял в руки топор и постучал топорищем об пол, чтобы вернуть на место лезвие и вдруг услышал как в том сарае, что на заднем дворе, отчаянно замычала Августина. С коровами такое часто случается и вначале я не придал этому значения. Но она замычала и во второй раз и в третий и в четвёртый и в пятый и, в тот момент, когда я почти уже сбился со счёту, что-то подсказало – дело тут нечистое. Понимаете, это было не просто тупое мычание! Это был крик о помощи! Я спешно оделся и, как был с топором, осторожно вышел во двор и на цыпочках, чтобы никого не спугнуть, направился к сараю. Дверь, которую мы на ночь обычно закрываем, была распахнута настежь. Где-то на северо-востоке душераздирающе завыла собака. Стая ворон, будто не желая стать свидетелями чего-то ужасного, сорвалась с яблони и вскоре скрылась за ближайшим лесом. Я тотчас вспомнил о своей пухленькой драгоценной Люцине – спит себе как сурок, вместо того, чтобы мужу тыл вилами прикрывать. Ну, это не её вина – женщинам во все времена попроще было. Выл упругий декабрьский ветер. Тяжёлые и тоже декабрьские тучи на несколько секунд оголили едва полную луну, и в это мгновение меня посетила точная уверенность – Августину доят!

– Простите, что перебиваю. Я, наверное, не поняла. Вы сделали вывод о том, что Августину доят только потому, что декабрьские тучи на несколько секунд оголили едва полную луну? – Спросила полногрудая пани Плужек. Ещё бы ей хотелось поспорить с Пристором о том, что женщинам во все времена было попроще, но она побоялась, что бесполезный спор с этим говоруном может затянуться на несколько часов.

Пристор с нескрываемым сочувствием посмотрел на секретаршу.

– Ну, причём здесь луна? Я подошёл к сараю достаточно близко, чтобы услышать, как короткие струйки парного молока ударяются о стенки жестяной ёмкости. Такой звук не перепутаешь ни с каким другим. Это мы выяснили? Тогда продолжу. Несмотря на окружающий холод, моё тело бросило в жар от праведного негодования. Сжимавшие топор руки тряслись так, будто вчера была зарплата. Я безмолвно молил Бога только о том, чтобы в пылу предстоящей схватки не пострадала моя девочка, моя ягодка, моя Августина… – Тут Пристор зевнул и посмотрел на часы. – Поздно уже. И когда ж я домой-то теперь попаду?

– Ни чего с вашим домом не случится, пан Мацей. – Поспешил заверить гостя Качмарек.

– Вам-то откуда знать? Вы там были? Может, вы всё знаете?

– Вы либо рассказываете дальше, либо выметаетесь вон! – Прокричала секретарша.

– Так я и рассказываю. Значит так. В то самое мгновение, когда я, полный решимости обагрить руки кровью готовился ворваться в сарай, луна предательски вновь заволоклась тучами, и стало так темно, словно кто-то глумливый набросил мне на голову чёрный пакет для мусора. Но только ноги мои было уже не остановить, и я сам не понял, как оказался в сарае. Всё разом затихло. Помню, как попятился было назад – моей целью было прижаться спиной к стене, но вдруг подумал, что эта тварь уже могла к ней прижаться. Стало жутко страшно. Почти как в тот день, когда я при детях сгоряча назвал Люцину пожилой проституткой. В горле что-то пересохло. У вас есть в доме вода?

– Может вы бы хотели чаю? – Спросил возбуждённый рассказом Качмарек, искоса поглядывая на полногрудую пани Плужек.

– А ты его покупал? – Делая ударения на каждом слоге, выдавила из себя секретарша.