Уже в комнате хмурюсь. Подушки и игрушки разбросаны, постель вся измята.

– Не спалось, – безлико констатирует сосед.

Ничего не говорю. Иду к ближайшей подушке. Поднимаю. Возле тумбочки сгружаю всё на пол и перестилаю постель. Селивёрстов помогает заправить простынь. Забрасывает наверх подушку, которую поднимает с пола возле балкона, и ложится, как только я ныряю под одеяло со своей стороны.

– Спокойной ночи, – бурчу через плечо, не поворачиваясь к парню. Не хочу… Боюсь!

– Спокойной, – бормочет Игнат.

Лежу без сна, прислушиваясь к мирному сопению Селивёрстова, а сама не могу сомкнуть глаз – мне сложно, томно, удушливо. Зря вернулась… Тяжко мне.

Но я ведь молодец! Я ведь сильная… до сих пор не поддалась магнетизму Игната. Не сдала позиций. Не показала слабости! Ух, горжусь собой… аж до отвращения и сладкой истомы внизу живота.

Что ж так муторно-то? У-у-у…

Мучаюсь долго, но меня всё же утягивает в сон.

***

Ещё до конца не вынырнув из сна, спиной лащусь к теплу, щекой трусь о… Обо что?

Начинаю понимать, что-то не так. Промаргиваюсь, сосредоточиваясь на руке… не моей, но под моей головой. Крепкой, мускулистой, чуть волосатой.

– Тш-ш-ш, Ирк, лучше не двигайся, а то я за себя не ручаюсь, – шелестит на ухо Игнат, беззастенчиво прижимаясь к моей спине и упираясь к заду чем-то донельзя твёрдым. Голос подрагивает, прерывается шумным дыханием.

По телу бегут мурашки, волосы от странности происходящего становятся дыбом, глаза медленно, но верно расширяются от ужаса.

– Т-твоя р-рука, – заикаюсь, боясь собственных ощущений, – на мне… по мне…

– Прости, ей на тебе лучше, – нежно винится Игнат.

– Ты же обещал… при себе держать! – нелепый писк с заминками.

– Одну до сих пор держу, – гордо уверяет с хрипотцой в голосе Селивёрстов, – а вот вторая… боюсь, я потерял над ней контроль.

Мне становится дурственно-сладко. Да что ж такое?!. Я, словно масло, плавлюсь на жарких углях.

– У-убери, а, – жалобно и совершенно невнятно.

– Ирк, да пусть пошарится, никому хуже не будет. Ты, главное, задом не крути, а то сорвусь.

– Селивёрстов, – нервно сглатываю.

Сосед по-свойски, ловко так, уже блуждая рукой под моей футболкой, незначительным движением оголяет от кружевной чашечки бюстика грудь и с бархатным мычанием стискивает её ладонью, словно проверяя на тяжесть и упругость.

Торопею от наглости, но в следующий миг стону, не в силах контролировать тело и голос. Игнат с жуткой простотой и уверенностью господина, которому позволительно если не всё, то многое, играет с соском, сжимает пальцами бусинку. Я пытаюсь лежать бревном, но… предательски поддаюсь ласке – бесстыдно, будто развязная шлюшка, трусь пятой точкой о твёрдое возбуждение Селивёрстова.

– И-и-ир, – рычит интимно-шершаво парень, подгребая меня ближе.

Постыдство… Ау… мозги… заставьте меня начать сопротивляться!

– М-м-м, – не то стону, не то мычу от переизбытка новых ощущений. – Это не я… тело само, – хнычу позорно, и вместо того, чтобы отбиваться, продолжаю ластиться кошкой. – Ты! Ты виноват…

– Бл***, что же ты такая… отзывчивая, Ирк?! – тихо мычит Игнат. Секунда – и я уже лежу на спине. Селивёрстов вминает меня в матрац бедром, не переставая изучать сокровенные прелести, горящие точно в огне.

– Ир, – дышит шумно, рвано, жадно. – Ир, – твердит, точно заклинание.

Теперь уже обе чуть грубоватые ладони непростительно вольно хозяйничают на моём теле. Складывается впечатление, что они везде и всюду. Блуждают по ногам, животу, сжимают грудь, мнут, возвращаются к сосредоточению пожара между ног.

– Ир, – с мýкой, бархатно шепчет Игнат.

Дурею от чувств, интимности. Вот как можно сразу протрезветь, если просыпаешься в какой-то пьяной дымке, а тут ещё ударная доза дурмана? Вот и я… и хочу, и не могу прогнать этот морок.