А еще дядя Миша был изрядный лоботряс. Понятно, что лбом он тряс только тогда, когда с ним не приключались описанные выше обстоятельства, которые, впрочем, в деревнях происходят почти с каждым первым мужиком, ну разве кроме совсем уж болезных или праведных.

Таким образом, из всего известного нам о дяде Мише можно сделать нехитрый вывод, что баба Маша находилась в списке его приоритетов где-то на третьем почетном месте.

Впрочем, нет – даже на четвертом. Потому что была у дяди Миши еще одна слабость. В трезвое время жизни дядя Миша любил возиться со своим мопедом «Верховина», который перманентно находился у него в ремонте.

– Магнето есть у кого ненужное, не знаешь, а? – спрашивал он время от времени каждого встречного. – А то мое искру чо-то не дает. Вот поставлю новое магнето и на рыбалку на нем махну. На днях, наверное, поеду.

Понятно, что магнето в данном случае – это понятие собирательное. В зависимости от текущей потребности вместо магнето вполне могла быть головка цилиндра, ведущая шестерня или какая-нибудь храповая муфта.

А «на днях», оказавшись в компании селян, он снова бросал свой клич: – Ребят, может, у кого тросик газа завалялся лишний, а то у меня что-то лопнул? В райцентр на днях задумал ехать, а тут трос, итить его, возьми да и лопни.

Но никто так никогда и не видел дядю Мишу верхом на «Верховине», ни «на днях», ни «после дождичка в четверг», ни даже после «морковного заговенья» потому, что, несмотря на все его усилия, чудо-техника самостоятельно с места трогаться отказывалась. Но дядя Миша, беззаветно влюбленный в свой мопед, все равно не отчаивался и верил, что в один прекрасный день он оседлает верного коня, потом включит третью скорость и, дав полный газ, рванет на нем по утопающей среди подсолнухов проселочной дороге, в светлые заоблачные дали.

В свободное же от дегустаций и ремонта мопеда время он (куда деваться – не потопаешь, не полопаешь) помогал бабе Маше по хозяйству. Правда, той для этого приходилось проявлять чудеса терпения и дипломатии.

– Самый ядреный самогон, говорят, из картошки получается, – начинала она издалека, усаживаясь на любимого конька дяди Миши.

– Это точно, из Жуковского раннего выходит первый сорт, – охотно подхватывал тему дядя Миша. – Из Луговского тоже знатный продукт получается, только перегонять три раза надо.

– А чем тебе синеглазка не нравится? – развивала интригу баба Маша и потихоньку переводила разговор в нужное русло. – У нас в погребе шесть мешков такой лежит как раз. Доставать надо и сажать.

– Завтра достанем.

– Сегодня бы надо, – настаивала она. – А завтра уже сажать. Иначе хрен тебе по осени будет без редьки, а не самогон.

– Верно, Маня, – соглашался он. – Дело нужное. Завтра, значит, и достану. Прорастет покуда, а на той неделе посадим. Сейчас же, пожалуй, грамм двести того, что из Жуковского получилось, жахну. Разохотила ты меня. Нашарь-ка мне поллитровочку, не в службу.

– Тьфу ты, леший, – тихонько стонала баба Маши и, надев опорки, лезла в погреб за самогоном.

Где-то неделю спустя после того приснопамятного разговора баба Маша сидела на лавочке в палисаднике и, прислонив к уху переносной радиоприемник «Маяк», норовила поймать прогноз погоды. Сейчас для нее это было вполне актуальным занятием, ибо вокруг Лукашкино плотной стеной сразу со всех четырех сторон света сгущались свинцовые тучи.

– Третий день громыхает, – скорбела она. – Льет и льет, а пора бы уже за посадку картохи приниматься. Хотя будет тут тебе посадка, когда изверг уж какой день в чулане пятый угол ищет.

За своими горькими мыслями баба Маша не заметила, как где-то совсем рядом сильно вспыхнуло, после чего земля под ее ногами вздрогнула и через мгновенье уже оказалась у нее над головой. Этот гравитационный эффект объяснялся тем, что искомый прогноз, можно сказать, сам прилетел ей в голову.