Приехав на летние каникулы, мы стали просить бригадира рыбацкой артели Коротаева, чтобы он взял нас в море ловить селедку. Нас поддержал Федор Яковлевич:

– Пусть ребята поработают, привыкают к труду.

– Я не возражаю, – ответил бригадир Коротаев. – Но кто возьмет их. Море – это не шутка, оно не каждого принимает. Взрослым бывает тяжело, а они дети.

Нам в эту минуту хотелось быть взрослыми, и мы, как по команде, вытянулись, напыжились и сделали серьезный вид. Федор Яковлевич понял нас.

– Я буду вашим звеньевым, – сказал он, пряча улыбку в усах. – Только, ребята, договоримся сразу. Вы во всем будете слушаться меня, соблюдать дисциплину, и с вас я буду спрашивать, как со взрослых.

Мы с большой радостью согласились.

Был ясный солнечный день, на небе – ни облачка. Огромным зеркалом раскинулась морская гладь. Поморы редко видят такую погоду в этих суровых краях. Мы выплыли на просмотр сетей-порядков на карбасе (это большая деревянная лодка; четыре человека гребут, пятый, звеньевой, за рулем; при попутном ветре можно поставить парус). Звеньевой подбадривал:

– Давайте же, ребята, искать рыбу.

Дышалось легко, настроение было бодрое. Весла казались игрушечными. Карбас с легким шумом разрезал морскую гладь. Вот вдали показался буй, потом второй, третий…

– Подходим к сетям, – сказал звеньевой.

Но почему-то он, Федор Яковлевич, не потерявший с возрастом молодого задора, всегда энергичный и целеустремленный, сейчас был хмур. Буденовские усы сникли. Его настроение невольно передалось и нам. Я спросил:

– Федор Яковлевич, почему вы такой хмурый?

Вначале он попробовал, как всегда, пошутить, но потом добавил:

– Рыбы много. Это видно по поведению чаек, да удастся ли только нам высмотреть все порядки.

Мы невольно встрепенулись. Оказывается, погода изменилась. Мутное небо в лиловых подтеках не сулило ничего доброго. На северо-западе показалась темная полоса. Рваные облака закрыли солнце. Темная полоса быстро росла, поравнялась с карбасом и резко хлестнула водой о борт.

Ветер усиливался с каждой минутой. Карбас бросало, как щепку. Звеньевой наш преобразился, как будто кто-то подменил его. Он опять стал таким же бодрым, энергичным, лихим. Настроение у нас поднялось, ведь мы верили в его ум и знания, во многом старались подражать ему, походить на него.

А море шумело, клокотало, как живое, пыхтело и отдувалось белыми барашками. Было очень похоже, что карбас окружило стадо белух. Мы же продолжали смотреть сети. Рыбы в них попало много. Карбас наполнился серебряной сельдью. Наш Федор Яковлевич так умело направлял карбас в разрез волне, что нас только изредка заливало водой. Мы сразу отливали ее и продолжали работать.

Звеньевой не спускал глаз с моря, приговаривая:

– Ребята, побыстрей, но не торопясь.

Мы работали дружно, слаженно, быстро. Высмотрели порядки. Поплыли. В реку зайти было невозможно: вода малая. Карбаса все собрались у устья реки, у большой выпуклой кошки (песчано-галечной насыпи, два раза в сутки затапливаемой водой), где можно было переждать шторм и с приливом зайти в реку.

Нас ждали. За нас переживали. Мы прибыли к этой кошке последними, но с рыбой. Нас поздравляли, хвалили, называли смельчаками. А мы начали замерзать. Пока гребли, холода не чувствовали. Сейчас о себе давали знать мокрая одежда и холодный ветер. На кошке нашли железную бочку без верхней крышки. Когда-то из нее смолили карбаса. Помыли ее, почистили песком, и она стала блестеть. Решили сварить уху, но не оказалось дров. Федор Яковлевич разрешил взять доски из карбаса. Воду и соль заменила морская вода. Разожгли костер, сварили уху на всю бригаду. Она, правда, получилась не ахти, а вот рыбка была хороша, можно было и язык проглотить.