Непокорная для палача Виктория Королева

Я возненавидела незнакомца сразу за то, как отец из сильного и грозного мужчины превратился в трясущегося от страха труса, потому что боялся за меня. Для меня отец всегда был кумиром, и смотреть, как его втаптывают в грязь, казалось невыносимым. Я хотела подбежать, обнять его, вытереть слезы с покрытых веснушками щек, заросших густой рыжей бородой. Закричать:

– Папа, я в порядке! Со мной все хорошо!

Но рот зажимала жесткая шершавая ладонь, а в плечо вцепилась крепкая пятерня, не позволяя вырваться.

Черноволосый высокий мужчина, огромный, как чертов огр, возвышался над отцом и что-то тихо ему говорил. Про меня говорил. Потому что отец бросал на меня испуганные взгляды и умолял меня не трогать.

Мой отец! Умолял!

Тот, кто владел этим жалким городом с потрохами, сейчас молил за меня.

Я не слышала, чем незнакомец угрожал мне, но, судя по выражению лица отца, чем-то очень страшным. Наверное, мне тоже надо бояться, но он не так меня растил. Я злилась, рыдала, захлебываясь слезами, но не боялась, я была в ярости.

Незнакомец склонился над стоявшим на коленях отцом и что-то очень тихо ему сказал. Лицо отца побледнело. Он снова бросил на меня затравленный взгляд:

– Романов, пожалуйста, она же еще ребенок. Меня рви! Но не трогай ее! Ей восемнадцать неделю назад исполнилось!

– Раз восемнадцать уже есть, ее и трахать можно, – ответил незнакомец.

От его хриплого грудного голоса у меня по коже побежали мурашки. Он обернулся и посмотрел на меня. Под тяжелым взглядом его темных, почти черных глаз я почувствовала, как болезненно сжалось все внутри.

Полчаса назад я лежала в своей кровати, читая роман Стивена Кинга.

Героев ждал в канализации жуткий монстр. Я переживала за них, а должна была за себя.

Полчаса…

Полчаса – и моя мачеха лежит, придавленная коленом чужака, в гостиной на ковре, на котором мы с ней любили складывать пазлы в ожидании отца. А вокруг стоят вооруженные до зубов бандиты, и дула автоматов направлены прямо на папу.

Полчаса – и наша охрана сметена, уничтожена.

Полчаса – и моего отца лишили власти, имущества, положения, и я боюсь, что совсем скоро лишат и жизни.

Он ползал перед незнакомцем на коленях.

Романов словно прочитал мои мысли, отвернулся от отца и подошел ко мне, я попыталась вырваться, но один из его людей держал меня так крепко, что даже дернуться не получалось. Романов взмахнул рукой – и ладонь, зажимавшая мне рот, исчезла.

– Как тебя зовут?

Вместо ответа я собрала всю слюну, которая нашлась в пересохшем рту, и плюнула в него. Конечно, хотелось бы прямо в страшную бородатую морду, но капля слюны долетела только до ворота черного полупальто и повисла.

– В первый раз прощаю, но в следующий накажу. – Его голос был совершенно лишен эмоций.

Я хотела плюнуть снова. Отец слишком хорошо меня знал, крикнул, чтобы остановить глупый порыв:

– Карина! Ее зовут Карина!

– Она твоя копия, Трофим. – Мужчина схватил меня за волосы и оттянул голову назад, задирая подбородок, так что пришлось посмотреть прямо ему в лицо, а я и не собиралась отводить взгляд, таращилась так, что того и гляди глаза из орбит вылезут. Пусть видит, что я его не боюсь. Хотя меня колотит от ужаса.

– Хочешь попрощаться с отцом? Ты его больше не увидишь.

Попыталась кивнуть, но он все еще держал мои волосы.

Отвечать ему не хотела, чувствовала, если скажу хоть слово, то разревусь, как маленькая, а я уже не ребенок.

Он кивнул и отпустил. Кинулась к отцу, споткнулась, с ног слетели тапочки, не поднимаясь, поползла дальше. Отец обнял меня, и я все-таки разрыдалась.

– Папа, папочка!

– Ты сильная, ты со всем справишься, ради меня, ради тети Лили.

– Папа!

Отец встряхнул меня, ударил по щеке, чтобы перестала рыдать, он так часто делал, когда я хотела спрятаться от взрослой жизни:

– Ты живая! И будешь жить. Ты моя дочь! Тебя не сломают! Ты Карина Трофимова! Ты мой Маленький Инквизитор!

Меня пытался успокоить, а самого всего трясло.

– Я не сломаюсь, папочка, – прошептала, чтобы только он услышал, чтобы тот жуткий незнакомец не разобрал. Шмыгнула носом, вытерла слезы рукавом пижамы с пандами. Ее отец мне подарил, когда возил в Китай.

– Я люблю тебя, Карина, помни об этом. Даже в аду буду любить.

– Ад для тебя слишком хорошее место, Трофим.

За спиной раздались тяжелые шаги, а потом сильные руки схватили меня за плечи.

Запахло дымом. Я хотела еще раз посмотреть на отца, но Романов резко развернулся и пошел к распахнутой настежь входной двери.

– Папочка! – Попыталась вырваться, но Романов перехватил меня двумя лапищами и потащил к двери. Я била его кулаками по плечам, голове, но все равно что по камню, а не по живому человеку.

Когда он тащил меня по двору к черному внедорожнику, из дома раздались выстрелы.

Я обернулась.

Из окон второго этажа вырвалось пламя, пожирая мою прошлую жизнь. Уничтожая все, что я когда-либо знала.

– Ненавижу, чтоб ты сдох! – выкрикнула из последних сил, но Романов подтащил меня к машине, распахнул заднюю дверцу и запихнул внутрь, как куклу.

Захлопнул дверцу, не торопясь обошел внедорожник и сел рядом.

– Едем, – бросил водителю, а сам как будто не здесь, мыслями далеко-далеко.

Когда выехали за ворота, обернулся ко мне, заметил, что на мне пижама. Дернул головой, словно вообще не понимал, что я здесь делаю и зачем ему нужна.

– Дома переоденешься.

– Ты мой дом только что сжег! Ты отца и Лилю убил! – Задыхалась от рыданий, от чудовищного осознания: нет больше ни папы, ни Лили.

– Теперь у тебя новый дом, Маленький Инквизитор.

Но я уже не слушала, согнулась и расплакалась, сейчас можно, сейчас папа не скажет, что я уже не маленькая и не должна реветь. Никогда он мне этого больше не скажет.

– Теперь это твой дом, – сказал Романов и добавил: – Навсегда.

За нами захлопнулась двустворчатая парадная дверь. Гостиная была тускло освещена лампами на столиках с витыми ножками, но одного взгляда хватило, чтобы понять: она огромная.

Я не понимала, что значит «навсегда», мысленно все еще обнимала отца в последний раз.

– Это Екатерина Андреевна, – продолжил Романов и кивнул на высокую женщину, спустившуюся по лестнице, будто мне не по фиг. – Ты будешь ее слушаться, если нет, тебя накажут.

– Иди на хрен! – крикнула ему. Это единственное ругательство, которое я могла себе позволить. Мальчишки в группе и не так выражались, но я дочь хозяина этого города и не могу опускаться до их уровня.

Была дочерью хозяина этого города, а сейчас… а сейчас…

– Больше никогда не смей при мне ругаться, – сказал Романов спокойно, но я задрожала от звука его голоса.

Ничего!

Соберусь с силами и отомщу за отца и за Лилю.

Романов заметил, как изменился мой взгляд, усмехнулся. Он был огромный, страшный. Черные волосы и борода, как у пирата. Глазищи черные бешеные. Я таких раньше не видела. Такое ощущение, что радужки вообще нет. Кожа – смуглая, дубленная – тоже напоминала о корабле, скрипучих снастях и рабах в ошейниках.

Он положил ладонь на мое плечо и подтолкнул к женщине. Я, наконец, посмотрела на нее и чуть не вскрикнула. Ее лицо было похоже на запеченный сыр, кожу с правой стороны покрывали жуткие шрамы от ожогов. Над пустой слезящейся глазницей черным карандашом была нарисована бровь. Почему-то самым страшным казалось, что вторая половина лица абсолютно нормальна. Женщина, увидев мой взгляд, довольно улыбнулась. Я невольно сделала шаг назад. Она напоминала ведьму из сказок, ту, которая сажала детей в печь, а потом ела.

– Это Карина. – Романов снова подтолкнул меня к жуткой образине. Я уже прозвала ее про себя Квазимордой.

Это кошмарный сон, я сейчас проснусь в своей кровати, будет утро, прозвенит будильник, я оденусь, и водитель отвезет меня в университет. А после убегу от водителя и пойду на занятия в арт-студию. Отец против моего увлечения рисованием. Он с детства растил из меня свою преемницу, ему не нужна художница в дредах и круглых синих очках, которая не ест мясо и пишет абстракции.

– Сейчас Екатерина Андреевна отведет тебя в твою комнату, ты ляжешь спать, а утром поговорим, – грудной, хриплый голос Романова раздался за спиной. – А Дима проследит, чтобы ты ничего не выкинула.

Димой оказался двухметровый мужик с рожей как у зека, вошедший за нами в дом.

– Идем. – Квазиморда взяла меня за руку и потянула в боковой коридор.

Я обернулась. Романов так и стоял в гостиной. На лице – глубокая печаль, словно не он только что разрушил мой дом, а у него отняли кого-то очень дорогого и любимого.

Раздумывать некогда, Квазиморда крепко вцепилась в мое запястье и тянула за собой.

– Не пытайся бежать, особняк охраняется, повсюду камеры, во дворе собаки, по периметру высокий забор. Даже если каким-то чудом тебя не съедят, территорию ты не покинешь, а по камерам я увижу, что ты пыталась. Не строй иллюзий, девочка. Ты здесь не просто надолго, ты здесь навсегда. Но если будешь вести себя хорошо, получишь определенные привилегии. Может быть, тебе даже разрешат гулять по парку и саду. Если нет, все время проведешь в своей каморке под замком. Забудь о своей прошлой жизни, забудь о доме, друзьях, семье. У тебя ничего больше нет. Ты никто и ничто. Ты никому не нужна, а если каким-то чудом тебе все-таки удастся выйти за стены этого поместья, толпа порвет тебя на куски за то, кем был твой отец, – закончила она ядовито, зло посмотрев на меня своим единственным жутким глазом. – За то, кем была ты. Если хочешь жить, этот дом – единственное место, где тебе это позволят. Не знаю, почему хозяин не убил тебя вместе с семейкой, скажи ему спасибо за то, что все еще дышишь. Была бы моя воля, от тебя мокрого места бы не осталось.