Ловкий аргумент, правда? Только непонятно, как при такой аргументации можно вообще доказывать alibi – всё-таки интервал времени должен быть ограничен какими-то разумными пределами.

Что же касается утверждения доктора Джорджа Террилла, заявившего во время заседания Большого жюри, что он посещал Корделию в Сан-Франциско 31 июля между 15-ю и 17-ю часами и та была действительно сильно больна, то от него прокурор попросту отмахнулся. Аргументация Хосмера была предельно проста – доктор не оставил в своём ежедневнике соответствующей записи и не выписал рецепт, а значит, визита не было.

Аргумент, конечно же, следовало признать лукавым! От предполагаемых посещений Корделией Боткин кондитерских магазинов тоже не осталось записей в книгах продаж, а потому было бы логично объявить лживыми и опознания продавцов. Ну, а почему нет? Ведь если никому нельзя верить на слово, то тогда нет веры и продавцам из Стоктона и Сан-Франциско, верно?

Сильное, и притом неприятное, впечатление оставили показания Большому жюри начальника полиции Лиса, который на голубом глазу брякнул, будто Корделия Боткин призналась в отправлении отравленных конфет во время первого допроса 24 августа. Кроме того, по словам Лиса, сиделка Рооф тоже якобы слышала признание Корделии. Разумеется, и то, и другое было неправдой. Если бы подобные признания и впрямь имели бы место, то уже в тот самый день 24 августа об этом трезвонили бы все газеты тихоокеанского побережья! Адвокат Найт, услыхавший из уст Лиса столь скандальное утверждение, не сдержался и прервал его, выкрикнув с места: «Если бы это была правда, то в сегодняшнем заседании не было бы никакого смысла!»

В целом сторона обвинения на первых заседаниях выглядела не очень убедительно. В газеты даже попала реплика одного из членов жюри, якобы заявившего, что обвинения в адрес Корделии выглядят притянутыми, и если их в таком виде признать достаточными, то в таком случае под суд можно будет отдавать вообще любого человека.

Объективности ради следует признать, что Рооф тоже преизрядно напортачила. В самом начале своих показаний она очень бодро и уверенно сказала, что никогда не слышала от Корделии никаких признаний в отравлении, а чуть позже стала вспоминать, как та расспрашивала доктора Стоуна о воздействии мышьяка на человека и дозировке, потребной для наступления смерти. Не остановившись на этом, она уточнила, что разговор этот проходил в шутливой форме, и Корделия, объясняя своё любопытство, заявила, что эти сведения пригодятся ей для самоубийства.

Нельзя не признать того, что с такими защитниками никаких врагов не нужно! Впоследствии адвокат Фрэнк МакГоуэн, вспоминая поведение Рооф, не без раздражения называл эту женщину «очень легкомысленной». Наверняка он хотел использовать другой эпитет, но наложенные нормами приличия ограничения не позволили ему прибегнуть к обсценной лексике.

4 сентября в Большом жюри появился человек, существование которого до того момента скрывалось. Аптечный клерк Фрэнк Грей (Frank S. Grey), работавший в аптеке» Owl drug store» в доме №1125 по Маркет-стрит (Market str.) в Сан-Франциско, заявил, что 1 июня продал две унции мышьяка (~57 граммов) женщине, чья фамилия начиналась на «Б». Свидетель не мог вспомнить фамилию, но в кассовом журнале осталась соответствующая запись, гласившая: «6 месяц – 1 число – 1898 год, 2 часа пополудни, миссис Бозин, проживает на пересечении улиц Калифорния и Хайд, куплен мышьяк, 2 унции, для отбеливания, продавец Грей» (дословно: «6-1-98 – 2 p. m. mrs. Bothin, California and Hyde, arsenic, 2 oz.; bleaching; Grey»). По словам свидетеля, женщина, назвавшаяся «миссис Бозин» – тут нельзя не отметить созвучие фамилии Боткин! – приобрела яд для отбеливания соломенных шляпок. Грей обратил внимание покупательницы на чрезвычайную опасность приобретаемого средства – двумя унциями можно было убить приблизительно 330—340 человек! – но дама заверила его, что имеет опыт обращения с мышьяком, а потому беспокоиться не о чем.