Глава II
Мы знакомимся с «Прекрасной Леокадией». – Общество «Бора-Бора и К>о», пиратствующее в Зондских морях. – Шрапнельный кабан
Капитан Ластик и старший помощник Мандибюль
– Капитан Ластик, видите эту точку на юго-юго-востоке?
– Онфлёрские[1] громы! Да именно на нее-то, старший помощник Мандибюль, я и смотрю вот уже с четверть часа в мою подзорную чушку!
– И что вы о ней думаете?
– Да разразит меня онфлёрская молния, старший помощник Мандибюль, если это не обломок какого-то потерпевшего кораблекрушение судна!
– Но там что-то шевелится, капитан Ластик!
– Онфлёрские громы! Да это же дерево, старший помощник Мандибюль, и на нем кто-то есть!
Этот короткий диалог произошел на полуюте «Прекрасной Леокадии», чудесной трехмачтовой шхуны из Гавра, между капитаном и старпомом этого судна. «Прекрасная Леокадия» доставила груз фортепияно, платьев и конфекций для молодых мисс Окленда, крупнейшего города английской колонии Новая Зеландия, и теперь на всех парусах летела в свой порт приписки с грузом новозеландских шкур.
Капитан Ластик быстро принимал решения; две минуты спустя, передав зрительную трубу старшему помощнику Мандибюлю, он приказал лечь в дрейф, и к косовой пальме нашего героя Сатюрнена Фарандуля направилась весельная шлюпка.
При виде корабля, который издали он принял за ужасающего монстра, у Сатюрнена округлились глаза, тем не менее он даже не попытался удариться в бегство, решив дождаться развития событий. Шлюпка подошла к нему уже через полчаса; облик находившихся в ней людей поверг Фарандуля в ступор. Они имели лишь весьма отдаленное сходство с обезьянами его острова, и их лица отнюдь не носили отпечаток тех же моральных качеств. Сатюрнен встревожился, но стоически встретил этих новых для него обезьян с широкой улыбкой.
– Как ты здесь оказался, разрази тебя онфлёрский гром? – вопросил сидевший в лодке старший помощник Мандибюль, который полагал необходимым для поддержания своего авторитета использовать излюбленные бранные словечки капитана, когда командовал вместо него. Сатюрнен никогда не слышал человеческого голоса, а посему ничего из этих аккордов не понял и нашел их менее гармоничными, нежели возгласы обезьян своего семейства.
– Ты что, глухой? – переспросил старший помощник.
Сатюрнен снова не ответил, но, приняв реплику за приглашение, перескочил в шлюпку в один большой прыжок, несказанно удививший матросов.
Лодка переменила галс и взяла курс на корабль. Других вопросов старший помощник юному Сатюрнену не задавал, – в конце концов, то было дело капитана.
На «Прекрасной Леокадии» все взгляды были устремлены на шлюпку; капитан Ластик не отрывался от подзорной трубы до тех пор, пока лодка не оказалась в паре кабельтовых от судна.
По знаку старшего помощника Сатюрнен – опять же, в один скачок – первым забрался на палубу, едва не сбив с ног не ожидавшего от него подобной ловкости капитана.
– Онфлёрские громы! Ах ты, свинка морская!.. Вижу, вежливость тебе неведома! Да я – капитан Ластик!
Сатюрнен уже карабкался по рангоуту
Мальчуган в ответ лишь улыбнулся. Его уже окружили матросы, и старший помощник Мандибюль поведал капитану, что не смог вытащить из потерпевшего кораблекрушение паренька ни единого слова. Охваченный глубочайшим оцепенением, Сатюрнен таращил глаза. Внезапно он подскочил к капитану и обошел того кругом; затем то же самое проделал со старшим помощником, потом – с каждым из членов судовой команды. Один из матросов находился на рангоуте; Сатюрнен без малейших колебаний ухватился за канат и в мгновение ока забрался на фор-марсель фок-мачты. Марсовой взирал на него сверху и ничего не мог понять в этом стремительном подъеме совершенно голого паренька. Сатюрнен обошел его кругом, как до этого всех прочих, громко вскрикнул и проворно спустился на палубу. «О радость! О счастье! – думал он. – Этот новый вид обезьян имеет почти такое же сложение, как и я сам! Вот и пришел конец моим унижениям, моему позору!» Вне себя от радости, Сатюрнен сделал несколько кругов по палубе, то и дело совершая кульбиты и иные прыжки; последний он проделал прямо перед ошеломленными матросами, приземлившись на ноги рядом с капитаном, вокруг которого – для пущей уверенности! – покрутился еще немного.