Американцы во времена сухого закона называли таких людей «бутлегерами», грузчики называли Михалыча «отцом». У «отца» в сумке за достаточно умеренную переплату всегда можно было найти бутылку водки, стакан и что-нибудь закусить. В основном Михалыч таскал упругие, словно резина, соленые огурцы.

«Отец», улыбаясь, подошел к мужикам, те засуетились. Поговорив со стариком, тот, что в кепочке, повертел головой и обратился к Павлову:

– Эй! Парень! Будешь?

– Да, – ответил Павлов, еще не зная, в чем дело.

Потом отказываться было уже стыдно. Чтобы мужики не подумали, что он не настоящий грузчик, Павлов отдал требуемую долю из заначки. Пить не хотелось, но две трети стакана оказались у него в желудке. Пил Павлов мелкими глотками, словно сосал молоко из соски, морщился и старался не дышать. Любитель остренького шашлычка выпил равнодушно, но аккуратно. Зато когда стакан перешел к мужику в белой кепочке, состоялся маленький концерт. Сначала мужик долго держал стакан с водкой в руке, дышал, словно собирался глубоко нырнуть, смотрел с гримасой удивления вверх, потом произнес тост в одно слово: «Завстречудрузейизнакомство!» – и стал пить. Пил жадно, будто воду в жаркий день, а когда водка в стакане кончилась, лицо его изобразило самую нестерпимую на свете боль и наивысшее наслаждение одновременно. Даже Михалыч, на глазах которого было выпито не одно ведро, засмотрелся и с удовольствием крякнул.

– Спасибо! Отец! – воскликнул мужик в кепочке. – Родной ты наш!

– На доброе здоровьице! – отвечал Михалыч, пряча в сумку пустую бутылку и стакан.

Стали подходить остальные грузчики. Дворик заполнялся людьми. Некоторые заводили с Михалычем разговор. Тот никому не отказывал, и сквозь гул голосов во дворике слышалось звонкое:

– На доброе здоровьице!

Павлов вернулся на скамеечку в хорошем настроении. Он подставил лицо солнцу и невольно улыбнулся. Подумал о том, что если люди смотрят прямо на солнце, то обязательно улыбаются. Пришел Сорокин.

– Привет! – смело крикнул Павлов, вставая. – Я здесь!

Ему было радостно среди шумной толпы увидеть знакомое лицо. Хотелось поделиться хорошим настроением.

– Здорово, – хмуро отозвался Сорокин, протянув руку. – Петр!

– Саша, – ответил Павлов. – Только мы вчера уже знакомились.

– А-а… Ну ничего, лишний раз не вредно.

Сорокин взял Павлова за локоть и подвел к высокому, одетому, как бывают одеты рабочие во французских журналах мод, мужчине.

– Шеф, познакомься, – сказал Сорокин. – Этот с нами поедет.

– Валера, – представился Прокушев с улыбкой президента.

– А вы наш начальник? – спросил Павлов.

– Бугор, – ответил Прокушев и подмигнул. Потом потянул носом и спросил у Павлова: – Пил, что ли?

– Немного, – смутился Павлов. – С друзьями… Пришлось.

– Это зря. Сегодня день длинный… А где Вова?

– У машины ждет, – ответил Сорокин.

* * *

Большинство людей не любит заглядывать вперед. Не потому, что не хочется, потому, что страшно. А Вове Круминьшу заглядывать вперед было не нужно. Родня да и все, кто с ним был знаком, точно знали, что получится из этого человека. Бывают такие люди – посмотришь и увидишь, кем ему быть, что с ним станет и чем он кончит.

Еще в родильном доме, когда мать с трудом родила крупного ребенка, которому предстояло стать Вовой Круминьшем, санитарка сказала:

– А и здоровый уродился. Грузчиком будет.

Тогда мало кто обратил внимание на «грузчика», всем понравилось «здоровый». И действительно, с первых дней Вова отличался здоровьем и силой. Он даже кричал как-то солидно, басовито. Мальчик очень много ел и хорошо спал. Эти качества он пронес через всю жизнь. А вот науки давались с трудом. С первого класса отец помогал ему готовить уроки с ремнем в руках – Круминьш-старший порол и приговаривал: