- Что ж, если у вас такая надобность, то достаточно лишь просьбы, - говорит Юфим.

Тимур криво ухмыляется, в глазах блестит нечто разудалое и несерьезное:

- А почему бы и нет? Юфим Ксеньевич, если это в ваших силах, верните мне мою виолончель. Сил нет, как играть хочу!

В отличие от Тимура, Юфим предельно серьезен:

- Я исполню вашу просьбу. Сегодня перед ужином вы получите свою виолончель. Не забудьте о благодарности.

От этого серьезного, уверенного тона Тимур даже слегка теряется.

- Э-э… ну раз так, то спасибо, конечно, я скажу...

- Еще какие-либо просьбы имеются? – Юфим обводит взглядом остальных. Все растерянно молчат, и он с улыбкой поднимается, хлопнув рукой по подлокотнику. - Что ж, засим откланиваюсь. Осматривайтесь, обживайтесь и ждите сегодня нас к ужину. Мы принесем подарки к новоселью!

С этим добрым обещанием Юфим уходит. Ощущение страшной сказки скользит за ним, будто шлейф, а затем с хлопком двери рассеивается.

Серому кажется, будто он вынырнул из глубины. В голове проясняется, пропадает тонкий, почти неощутимый звон в ушах, краски теряют яркость, становятся четче, реальнее. Трезвеет не только он – Прапор трясет головой, Михась с Верочкой ошарашенно оглядывают дом, Олеся опускается на диван, приложив руки к вискам, а глаза Тимура становятся почти идеально круглыми.

- Это что такое было?! – выдыхает он.

И Серого, словно обухом по макушке, бьет осознание – они связались с кем-то… или чем-то непонятным, необъяснимым и оттого жутким.

Мама цепляется за его руку почти до боли, осматривается вокруг, но молчит и ничего не говорит.

- Мамочка моя! – ахает Верочка. – Во что я вас втянула?

Олеся сгибается на диване с задушенным всхлипом и дергает платье за воротник:

- Я же терпеть не могу юбки! Почему я это надела?!

- Надо уходить! – гаркает Михась.

Нарастающую панику прерывает жесткий голос Прапора:

- Отставить вопли!

Все подскакивают и послушно затыкаются. Прапор смотрит каждому в глаза и, убедившись, что внимание сосредоточено на нем, говорит:

- А теперь слушаем сюда. За эти сутки они нас приютили, накормили, дали нормально поспать и предоставили убежище. Все помнят, что они говорили во время ужина?

- О мирных намерениях и дружбе, - вспоминает Серый.

Воспоминания о прошлом вечере очень светлые и смутные, словно из счастливого детства. Слова размазываются, сливаются, но суть помнится ясно.

- Ага, - поддакивает Тимур. – Типа «да будет совместная трапеза клятвой в дружбе».

- И они дали нам дом на ерундовых условиях, - продолжает Прапор, обводя рукой дом.

- Тебе напомнить, где бывает бесплатный сыр? – очень сдержанно говорит мама. Взвившиеся нервы выдает только её рука, которая сжимает пальцы Серого так, что они белеют.

- Марина, человечество сожрала рыжая дрянь. Мы все уже одной ногой в могиле. Боишься, что будет хуже? Там, - Прапор мотнул головой в сторону границы, - нет ничего. Если мы сейчас уйдем, то вряд ли сможем собрать еды на зиму. Про убежище для зимовки я вообще молчу.

- Вот об этом я и говорю, - не отступает мама. – На фоне всего остального здесь слишком хорошо.

- Я слышал тебя за завтраком, - перебивает её Прапор, спокойный, словно скала. – Ты думаешь, что они создали хмарь. Возможно, ты права. А возможно, что нет. Ты как хочешь, а я между двух зол выберу то, с которым можно договориться. С хмарью – однозначно нельзя. С хозяевами - можно. Тем более, что они тоже испугались.

- Да? – удивляется мама.

- Конечно, - уверенно говорит Прапор: – Зет Геркевич хотел выставить нас отсюда. Стал бы он это делать, если бы не боялся? - и, не видя понимания, добавляет, показав на шею. – Шрам на шее Юфима. Его пытались убить.