Мама была человеком лёгким в общении и трудолюбивым. Она как будто не замечала затаённой вражды. Вставая рано, перед работой намывала общую кухню, вечером мыла коридор и туалет с ванной.

– Мася! Зачем мы это делаем каждый день? – спрашивала я, помогая драить общую территорию. – Ведь, по графику, мы должны убирать раз в 6 дней! Почему мы горбатимся на «этих», как пролетариат на буржуазию.

Мама заливисто смеялась, раскручивая мою шутку про подённый «каторжный труд» в стенах одной взятой квартиры. И затем, развёрнуто объясняла мне, что Карла Марковна – старенькая, у Илларионовых: «горе-то какое» – сын погиб в Афганистане. Ну а с пьющих одиноких мужиков, что взять? На них понадеяться – «в нечистотах погрязнуть». А мы, привыкшие жить в чистоте и уюте, сами себе должны этот уют и создавать. Ни на кого не оглядываться. Теперь – это наш дом, и в нём должно быть чисто!

Я выхожу из метро. Яркий луч редкого ноябрьского солнца неожиданно рвется в просвет свинцовых, низких туч. Закрываю глаза ладонью и вглядываюсь в лица прохожих. Ищу Жизелькину. Приходит смс: «Олька. Прости. После класса репетицию поставили. Освобожусь через два часа. Если нет срочных дел на сегодня, давай позже встретимся. Ладно?»

– «Срочных дел», – бурчит в моей голове Обидка. – Звучит, как издевательство! Будто она не знает, что их у меня вообще нет. И что встреча с ней – у меня практически единственная возможность выбраться из дома и разнообразить унылую жизнь.

– Прекрати сейчас же! – тут же вступается за Жизелькину Умняга. – Даже если и так. Настя – воспитанный человек. Видимо, расстроилась, что опаздывает на встречу. Попыталась вежливо сформулировать. А ты…

– Лучше надень шарфик на голову, закутай горлышко и прогуляйся по набережной до Дворцовой площади. Давно уже в центре не была. Да и прогулки на свежем воздухе полезны для здоровья, – воркует Забота.

– Ага! Очень весело гулять два часа под таким ветрищем, – бурчит Нытик. – Так и воспаление лёгких схватить не мудрено.

– Пальтишечко-то «на рыбьем меху» нарядила! Не для прогулок, а для форса! Чтобы рядом с Жизелькиной не совсем синим чулком смотреться, – с явным удовольствием комментирует Задира. – Только всё это – пустое. Настя, все равно, гораздо круче тебя выглядит. Так что, вполне могла бы и свой старенький пуховичок принарядить.

– Так! Хватит! – пытаюсь прекратить дебаты в голове и пишу смс Насте, что, конечно, погуляю пару часиков в центре. И как она освободится – пусть звонит.

Пронизывающий ветер толкает меня в спину, и я почти бегу вдоль длинного проспекта, пытаясь «получать удовольствие» и «смотреть по сторонам». «Прогулочным бегом», как шутила мама по поводу таких перемещений. Нам было трудно привыкнуть к жизни в столь суровом климате. Ведь до переезда мы жили в наполненном солнечным светом и сухими жаркими ветрами южном городе, с долгим испепеляющим летом и фруктовыми деревьями на улицах. Даже через много лет, воспоминания об этом городе являются для меня лекарством от промозглых питерских непогод, которые пропитывают растерянностью и холодом не меньше, чем реальные жизненные беды. Когда мне трудно и одиноко, я закрываю глаза и иду… Иду по дымящейся полуденным зноем дороге. Она вся в ярких следах от игры в пятнашки между раскидистыми кронами деревьев и солнцем. Солнце в этой игре побеждает, конечно. И я – щурюсь. Так всё ярко и празднично вокруг.

Становится тепло и приятно. Ощущение чего-то волшебного, неожиданно встреченного за ближайшим поворотом, пробуждает к жизни мою любимую утешительницу Фантазию. Её давно не было во мне. И вот! Может быть, непримиримая борьба за жизнь солнца в тяжелых тучах питерского неба, захватывающий простор Дворцовой набережной, шпиль Адмиралтейства, Медный всадник, купол Исаакиевского собора вызывают из небытия её неуемный оптимистичный дух.