– У них большинство мужей по-прежнему предпочитают пахоту, – ответил за него Ратмир. – В поле работать тяжко, но вернее жив останешься. А от войны можно и зерном откупиться.

– Ты что же, и меча в руках никогда не держал? – искреннее сочувствие Могуты Дарьяна добило.

– Конечно держал! У нас уже многое меняется, большинство молодых мечному бою учатся, – приврал от досады. – Только времени на это, знаете ли, мало остаётся. У нас освобождены от работы в поле только старые и малые совсем, купцы да несколько бояр. Даже княжич наш весной за плугом ходит. Зерновая дань сама не растёт, – и с вызовом посмотрел на Ратмира.

Тот усмехнулся.

– Понравился бой тем утром?

Ответить Дарьян не успел: дикое протяжное ржание обернуло все лица на вход в конюшню. Вороной жеребец рвался из рук Краса, взлягивал, будто бил невидимого врага копытом. Всё-таки вырвался, шарахнулся к телеге, в три прыжка вокруг себя обернулся.

– Да чтоб тебя! – в сердцах рявкнул Крас.

– Аркан!

– Искр буянит! – закричали отовсюду.

От бьющих во все стороны копыт парни кинулись врассыпную. Не спуская глаз со взбесившегося коня, Дарьян тоже шарахнулся прочь, сшибся с кем-то, упал, вскочил. Резко обернулся на исступлённое ржание за спиной, вскинул голову. На фоне вечернего ослепительного солнца будто замерла чёрная тень вставшей на дыбы лошади. К горлу подкатила дурнота, мир поплыл, а потом стремительно затянулся тьмой…

Ледяная вода хлестнула лицо, хлынула в нос, дыхание прервалось. Дарьян сел рывком, закашлялся, чуть лбом не расшиб нос стоящему на коленях Звеняге, напугал старика.

По другую сторону на корточках сидел Ратмир, вокруг – плотный забор из человеческих ног в высоких рыжих, коричневых и чёрных сапогах.

Память зашевелилась, непонятная действительность начала обретать смысл: княжич, ярские парни, Крас, Искр… Неужели сомлел?!

– Пошли на солому, – пробормотал старик, тяжело вставая с колен, – видать, слаб ещё.

Дарьян посмотрел на Ратмира, пристальный взгляд княжича, как всегда, не сказал ничего. Огляделся и прочёл на лицах весёлое или хмурое недоумение.

– Пекарь-то какой нежный, испугался Искра – аж сомлел, – сказал кто-то за спиной и вызвал улыбки.

– На то он и пекарь! – огрызнулся дед. – Сам-то знать – не знаешь, как опару сделать, с голоду на другой день помрёшь, как все пекари пропадут!

– Я воин! – гордо взвился парень. По молодому баску – краснощёкий верзила. – Возиться с опарой не моё дело, а бабье!

Помогающую руку старика Дарьян со своего локтя раздражённо стряхнул, поднялся. Хотелось уйти, не видеть эти ухмылки, хотя и сам не мог понять, почему так устыдился нечаянного обморока, а ещё раньше – что землепашец, не знающий меча. Сырой до пояса, злой, пошёл прочь.

Рассвет пришёл с порывистым северным ветром и бойкой короткой грозой. После неё воздух насытился холодной свежестью. Дождь смыл пыль, навёл глянец на светлых брёвнах новорубленых домов. На улицу высыпали дети, запищали звонкими воробьиными голосками, принялись прыгать в лужи "кто дальше", окатывали друг друга и прохожих россыпью грязевых шлепков. Лица горожан просветлели радостным обновлением, какое часто охватывает душу после хорошей, спорой грозы.

По дороге к Ивице на кухню Дарьян вышел прогуляться за Восточные ворота.

Яргород стоит на одиноком холме в изгибе реки, княжеским венцом возвышается над окружающим простором. Преградой врагам с юга – тонкая и озорная Серебрянка. Она бежит с востока, от начала Долгого Кряжа, за которым укрылись от военных поражений гордые горяне, стремительной змейкой несётся мимо Яргорода на запад, до княжеского города елагов, а там круто поворачивает на юг, к старшей сестре, широкой и многоводной Немире. Далеко на западе, за елагами как за щитом, тихонечко живёт княжество мирных и трудолюбивых плугарей. Там ждёт мама, ждут друзья, маленькие сёстры, отчим, там – родной дом.