– Ты сын пекаря Велигоста, был при обозе с весенней данью, – начал разговор княжич.

Дарьян кивнул. Думал поправить: купца, а не пекаря – но счёл, что пока лучше помалкивать, не перечить.

– Звеняга говорит, ты Долей обласканный: не удрал, безоружный бился и всего лишь оплеухой оглоблей отделался, – в тихом голосе проступил интерес.

Дарьян снова кивнул.

– Воз разгорелся, лошадь на меня шарахнулась.

Княжич смотрел в упор, молчал. По такому спокойному, ровному взгляду отгадать что на уме трудно. В голову Дарьяну полезли нехорошие подозрения.

Ватага парней с любопытством и наглостью в глазах, некоторые в кожаных рубахах без рукавов, чтобы показать молодую силу в плечах, – все они больше походили на отряд лихих головорезов, чем на младшую княжескую рать.

Парни переминались, кивали друг другу на плугаря и тихо ухмылялись. Круглолицый краснощёкий верзила зашёл Дарьяну за спину, и тот не выдержал, скосил в его сторону глаза. Этот знакомый красноречивый взгляд Ратмир понял сразу.

– Расслабься, – кривая улыбка смяла левую щёку княжича, он вновь улёгся, опёршись на локоть, – посиди с нами, – мотнул подбородком, указывая на что-то позади плугаря.

Тот обернулся. На коротком бревне сидел лысый великан Могута и добродушно улыбался. Похлопал по сухому дереву – пригласил сесть.

Дарьян без колебаний приглашение принял. Если захотят развлечься и проверить на страх серьёзной драки, всё равно убежать не удастся. По другую его руку плюхнулся ещё один ярский молодчик, кое-кто сел на траву.

– Страшно было, когда подземцы напали? – спросил Ратмир, неспешно ковыряя стебельком в зубах. Яры с любопытством ждали ответа.

Дарьян озадачился. Вначале геройствовал лишь потому, что о ратных, в книгах обычно хорошо заканчивающихся подвигах читал много, а в настоящем бою не бывал, но когда подземец на него прыгнул, то испугался почти до ступора. И разом тогда вдруг понял, как по-детски глупо и опасно тыкать в бою воина палкой. Сказать всё это вслух язык не поворачивался, прекрасно понимал, что такая глупость и такой страх – позор. Но и говорить, будто глазом не моргнул – нелепо, ясно, что враньё.

– Да, было страшно, – твёрдо заявил Дарьян. А от подробностей воздержался.

Шуток не последовало. Ратмир кивнул и отвёл взгляд. Внезапно Дарьян осознал, что парень этот в свои девятнадцать или около того вёсен сам хорошо знает, что такое рубиться насмерть, знает страх последнего мига жизни с безусловным сжатием всех мышц, замиранием работы кишок и желудка.

– Что ж у тебя оружия-то не было? – спросил щуплый парнишка, который, видимо, один имел право подпирать поясницей княжеское ложе. Его лицо с тонкими чертами и маленькими глазками напоминало мордочку хорька. Он широко расправлял плечи, старался сгладить впечатление маленького роста, и, похоже, это стало у него привычкой.

– Я ведь не воин, – нехотя ответил Дарьян.

Кто-кто удивлённо поднял брови, другие нахмурились.

– Но ведь и не из простого люда, – пробасил краснощёкий. – У вас что, и правда никто, кроме горстки княжеской рати, биться с оружием не умеет?

Дома Дарьян этого не стыдился, но здесь почему-то почувствовал иначе. Отец заставлял учиться грамоте, купеческому делу, натаскивал, как отличить хорошее зерно от плохого, которое не долежит до весны, сызмальства водил по торжищам, учил сбивать цену. К воинам относился с небрежением: всего лишь наёмная расходная сила для охраны земельных границ и купцов. По сути – дармоеды, по большей части – неучёные, неспособные к ремеслу бездари.

Даже после двух поражений от яров, после того, как стали данниками, многие плугари продолжали думать так же. Так думал и отчим Бразд. А у молодых плугарей было иное в голове, и Дарьяну изредка всё-таки удавалось сбегать с друзьями на ратный двор, где старые вояки, обласканные вниманием мальчишек, учили юнцов держать меч.