Русская фольк–инициатива она другая принципиально. Нашим надо поначалу засрать всё вокруг себя: земли–то немеряно. А уж потом чистить. Это, конечно, не то что целые острова в океане из пластмассовых бутылок, но таки композиции. С художественной наклонностью. «Горы мусора», «Полигоны», и прочие «рэди–мэди»14. Из Сибири, Зауралья, Центра и Дальних земель.

***

Внешний вид художника неожанра «посрав» соответствует его поведению.

Хотя, по гамбургскому счёту, Бим не придаёт радикального значения своему ни внешнему виду, ни маргинальному поведению в частности. Его поведение – это такая выверенная свобода поведения, которая не ведёт в полицейский участок.

Ему в этом смысле положительно насрать! Товарищи его спасут. И нассать. Хотя бы постараются. Где ты Бро? Русские не бросают своих. Теперь Бим – Посрав, а бро – Обосрамшись. На себя и на наблюдателей тем более. Бим возвращается. Где же Reno?

Постсоветское «фу» тупо и всяко свободнее европейского.

А гражданин Бим – умный чел. И без тараканов на лысине. И на кепке их нет. Спрятались в костяшке черепа! Заzzали, да? Заняли оборону? Или дрыхнут… лентяи.

Это Бим думает. А тараканусы в его башке тем временем, незаметно кальки снимают:

***

«Насрать на асфальт и, тем более, при москвичах, а у всех москвичей в пределах Садового кольца, как известно, высшее туалетное воспитание, он не может».

«Он турист инкогнито. А вот это уже нештяк, как полезно. В Москве его никто не ждёт, и никто не знает, следовательно, не для кого стараться и приглаживать интерфейс».

***

Или вот перл, из последних защитных, и даже неоднократно озвученных на судилищных пьянках: «Сверкать голой жопой и трещать пёрдом у всех на виду он не согласен».

***

Вот принципиальное отличие нашего русо–башкира Бима от прозападных русских перформэйстеров – мастеров либералистики, гвоздь им в попенс.

***

Бим ещё не отошёл от операции эвтаназии с суецидом, фу, чёрт, вы уже простили его друзей? и самозабвенно, но с грустью, купался в последственном цимусе, играя «вареника».

Закончив туалетный ритуал, но не покончив с круженьем головы соловой, Бим вернулся.

Вот он/оно Reno. А вот и товарищи.

Не торопясь, и с беззаботной повинной:

– Здрасьте, я ваша тётя. Тётя покакала.

– Вот и молодец, – сказал Егорыч.

– Старый балбес, – подумал Малёха.

– Обормот, – сказал Ксан Иваныч, – мы тебя потеряли! Ты куда взвился? Предупреждать надо. Ты мог заблудиться.

– Вот я… Да ну… У меня компас в башке…

– Он телефон даже не взял, – шепнул Малёха коллективу. Их коллектив с тонким слухом, ушаст и многоух.

– Вот–вот, – говорили товарищи. – Нах тебе вообще телефон? Выкинул бы его.

– Я как, в машину должен нагадить? – Бим защищается отчаянно. – Машина – это родина. А Москва – тьфу. Городишко. Транзит. Телефон верните. Где он?

– Забери под сиденьем. Нафиг ты его в ноги бросил?

– Гумажку искал. Наклонялся. Некогда мне. Сгиньте с глаз.

– Что это ты с собой приволок?

– Что–что. Книжку. «Мойдодыр».

– Где взял?

– Под вязом.

– А где вяз?

– В сквере на горке.

– Читал что ли Мойдодыра? Или пользовал?

– Не пользовал. Я пятихатку пользовал.

– Не спутал? Может, пять кусков?

– Говорю – пятихатку.

– А чё ж Мойдодыра не пользовал?

– Читать буду, – сказал Бим. – Книжка древняя. Двадцать третий год.

– Ну, тебе повезло!

– А то! – сказал Бим, – подсушу вот только.

***

Кажется, дождь собирается…

Кажется, дождь собирается…

***

Кстати, Бим с Ксаном Иванычем, будучи как–то в Макао, не найдя сортир, согрешили подобным же образом: после уличной водки с закусем из морских тварей зафекалили булыжник. А вытерлись баксами.

Богачи бывают забавными. Как люди, ей богу.