Значит, решили использовать «план Б», а именно, заманить «богатенького буратино» в переулок при помощи прелестей «ананасной» красотки. Что ж, вполне логично. Девчонка что надо, такая любого заманит в ловушку. Ну, кроме меня, конечно.

Зеленоглазая бестия сделала вид, что узнала толстяка, всплеснула руками. Мне не слышно, о чем они там говорят. Может быть: «Это я вам водичку продала? Вы такой щедрый, на два челя больше дали! Но мне так стыдно стало, что я решила вам вернуть!». Ну, или что-то в этом роде.

Говорят уже с минуту. За это время татуированный пацан достигает переулка и скрывается в нем. Спрячется там за какой-нибудь бочкой или телегой и будет поджидать «буратино». План понятен.

Я ухожу в растущие вдоль дороги кусты, перебежками достигаю девки и снабженца.

– А что, у тебя и своя комната есть? – спрашивает толстяк. Голос у него слегка дрожит, а изо рта только что слюна не капает: капитально мужик запал на зеленоглазую чаровницу.

– Есть, господин, – отвечает девка. – И рядом совсем.

Снабженец явно сомневается: не ловушка ли? Но загорелая кожа, упругая грудь и шикарные бедра так манят…

– Ладно, пошли, – выдавливает из себя толстяк, обливаясь потом.

Они идут к переулку. Зеленоглазая кошка и толстая мышка. Мышеловка захлопнулась, но вкусного сыра мышке не отведать.

Я не следую за ними в переулок – то, что произойдет там, меня не касается. Мое дело настанет позже. Вынимаю из ножен кинжал. Тяжесть клинка уже не так неприятна: значит, рука мальца-Бруно постепенно привыкает к новой роли. Роли того, кто бьет, а не того, кого бьют.

Жду в кустиках рядом с переулком. А вот и глухой вопль сразу перешедший в хрип. Толстяк думал отведать загорелого тела торговки, а отведал клинок ее кореша.

Вхожу в переулок, держа кинжал наготове. Жирное тело снабженца лежит на земле навытяжку, рядом с перерезанным горлом растекается блестящее багрово-черное пятно. Девка и пацан лихорадочно копошатся в карманах своей жертвы, меня они пока не видят.

Делаю короткий, но сильный взмах и бросаю кинжал. Клинок врезается точно в шею парня, тот, не издав ни звука, валится боком на землю.

Девка вскакивает, но закричать не успевает. Я бросаюсь вперед, затыкаю ей ладонью рот.

– Тише, красавица, – шепчу как можно грознее. – Тише, а то отправишься вслед за своим хахалем.

Ее тело крепкое, горячее, потное от волнения – вполне вероятно, что она сильнее меня, пятнадцатилетнего шкета. Но сейчас ее сковывает лютый страх. Держу девку правой рукой, левой вынимаю из шеи пацана клинок.

Она дергается – думает, что собираюсь перерезать ей глотку.

– Спокойно, – говорю. – Я не убью тебя. Не будешь кричать?

Мычание девки складывается в слово: «не буду». Отпускаю ее. Отскакивает к стене, смотрит затравленно.

Держа зеленоглазку в поле зрения, быстро проверяю карманы ее подельника. Кинжал, горсть фиников – больше ничего. Ясненько. Значит, деньгами в этой банде распоряжался не пацан.

Поворачиваюсь к «ананаске». Дышит тяжело, грудь вздымается, ноги плотно прижаты. Хороша девка, ничего не скажешь.

– Давай кошелек, а то худо будет, – говорю.

Вдруг девка улыбается во все свои тридцать два зуба. Уж не знаю, где эта бестия нашла в этом Средневековье стоматолога, но наши, земные «звезды» Голливуда, умерли бы от зависти, глядя на ее улыбку.

– Мальчик, – шепчет приятным, обволакивающим голосом. – Ты ведь не убьешь меня, мальчик?

И тихо-тихо отводит в сторону подол платья, обнажая загорелые, стройные ноги. Зеленоглазая ведьма! Но на меня, Серегу Громова, твои чары не действуют. Иное дело – малец Бруно.

– Убью даже глазом не моргну, – преодолевая беснующегося внутри пятнадцатилетнего озабоченного пацана, говорю я. – Гони кошелек.