Образ преподавателя, который поддержал в трудный момент, такого чуткого и понимающего, никак не вязался в моей голове с этим Дьяволом во плоти. Неужели мстит за пропуски?

                Едва мы оказались на таком желанном этаже, я приложилась всем телом к холодному металлу входной двери, прежде чем открыть её. Преподаватель, наглость которого, как мне кажется, сегодня пересекала всё возможные черты, не скрывая насмехался над тем, что я не могла восстановить дыхание и была мокрой настолько, что капли пота катились с моего лба.

                Нахмурив брови, окинула его презрительным взглядом, надеясь, что он поймёт, что со мной шутки плохи. Но, видимо, учитывая мой внешний вид, это выглядело ещё более забавным.

                В попытке вставить ключ, поняла, что их трясет от шестнадцатиэтажного кросса. И да, когда у меня это наконец-то получается, я вздыхаю с таким облегчением, что, кажется, способна сдуть какой-нибудь предмет с места.

                Скинув с себя верхнюю одежду, нашла силы, только чтобы кивнуть ему в сторону кухни, а сама шустро поднялась к себе в комнату, чтобы умыться холодной водой.

                Спустившись обратно, заметила, что чайник уже закипел — почему уже не удивляюсь его наглости? Он успел удобно расположится за стойкой, напоминающей собой барную, но короткую, как пристройка к кухонным тумбам.

                Пока никто не нарушает приятную тишину, спокойно завариваю две чашки чая: себе свой любимый — цитрусовый, — а ему чисто чёрный, который терпеть не могу. Может, хоть в этом у меня получится «осадить» его. Сахар не кладу и не спрашиваю нужно ли. Пусть думает, что я негостеприимная хозяйка, вдруг отобьёт желание ходить в гости к студенткам.

                Ставлю перед ним чашку и присаживаюсь напротив. Смотрю на светлую жидкость в своей кружке, невольно улыбаясь и ожидая, когда Ян Дмитриевич сделает первый глоток.

 — Ммм, — слышу довольный стон из его уст, поднимаю глаза и вижу такую же довольную ухмылку. — Обожаю чёрный чай без сахара, — моя улыбка в ту же минуты искривляется, а его, самодовольная, наоборот, становится только счастливей. — Значит, болеешь и гуляешь? Не порядок. Такое вранье недопустимо, Щербакова, — впечатление, будто он специально выводит меня на эмоции, а я уже готова выплеснуть ему в лицо горячий чай, о кружку которого грею руки. Ядовитость его замечаний доводит меня до белого каления. Меня останавливает только то, что он мой преподаватель. Хоть мизерные нормы воспитания и уважения к старшим во мне присутствуют.

 — Вообще-то, — резко прерываю его монолог. — Я действительно… — Он перебивает меня, не давая досказать.

 — С тебя три доклада по моему предмету, — только я хочу возразить, но нет, даже рот открыть не успеваю. — По одному докладу на каждую пропущенную тобой лекцию, —  поясняет он.

 — Не много ли? С какой стати мне их делать? У меня есть справка о больничном, так что, Ян Дмитриевич, я не обязана отрабатывать пропущенный материал, — почувствовав приплыв сил, иронично, с наигранным сожалением в голосе заявила я. Ехидная улыбка не сходила с его лица ни на секунду и подавляла мою уверенность в себе.

 — Щербакова, меня не волнуют твои справки, — не отводит от меня взгляда, а это ещё сильнее разжигает злостный огонь внутри меня. — Ты пропустила три модульных работы и тебе придётся здорово постараться, чтобы получить допуск к сессии, — он говорит спокойно, но всем видом неистово раздражает меня. — Вообще я считаю, что твои знания посредственные и никак не тянут на автоматы, которые тебе уже пообещали некоторые преподаватели. Пусть другие закрывают на это глаза — я не буду поступать также, — такого удара по собственному самолюбию точно не ожидала. Ощутилось, будто меня унизили ниже плинтуса. Особо печально осознавать, что он прав.