– Это… – он получил от соседа тычок копытом под столом. – Кхе! Где? О чём ты?

– Сколько медовухи выпила? Дева, сознавайся! – встряли остальные рогатые.

– Какая я вам дева? – зашипела я. – Нисколько не выпила!

– Это и плохо! Отвратительно! Прийти в Хрючевню и не нахрючиться – оскорбить заведение!

Сват, смеясь над мелкими алкоголиками, подвинул мне наполненную кружку. Возникло ощущение, что маньяк, непрерывно наблюдающий за нашей компанией и невидимый остальными, тоже смеётся. Смеялась и наша команда – то ли от чертей этих, наряженных в яркие шаровары, то ли от моей трусости, то ли от всего сразу.

Я махнула кружку медовухи – она была мутноватая, вкусная и пилась легко, как компот. Но – компот-компотом, а забористо. Ноги расслабились, мышцы глаз как будто тоже, тело объяла теплота и нега. А настроения прибавилось. Даже не столько настроения, сколько отчаяния какого-то.

– Так что вы за черти такие? – поинтересовался Ален, ставя локти на стол и подпирая сложенными в замок пальцами подбородок. Мышка с любопытством разглядывала разнообразные «плохие примеры», что окружали нас и самих чертей тоже. Я незаметно кивнула ей в сторону – видит ли она маньяка? Она утвердительно кивнула и опасливо пожала плечами. Барс неспешно ужинал, на чертей посматривал брезгливо. Но постепенно брезгливость превращалась в смех над этими ряжеными. А мне надоело то, что расслабиться не представлялось возможным, напрягал этот тип. С моей тревожностью только его и не хватало.

– Мы? Отставить «черти», прошлый век. Мы – кизяки! – сиял гордостью самый крупный и пузатый из них. От ощущения собственной важности чёрное пузо его, плавно переходящее в шею, выпятилось ещё больше. – Добровольно охраняем покой жителей, за трезвостью и порядком следим. Черти – наши предки с чертогов разных, потому так и называются. Никто нам не указ!

«За опустошением бутылей и кувшинов – не только следят, но активно участвуют. Общее только одно: настоящие казаки тоже, кхм, с разных чертогов».

– А ты их атаман, значится? – Сват еле держался, чтоб не засмеяться.

Под разговоры о казачестве, политике и князе Карипупе, непонятно как перешедшие на тему о категорическом запрете бить женщин (о котором здесь, кажется, не знали), Шура, слава богам, не используя гусли, затянул: «На-а горе стоя-ал каза-ак!»

После народ стал по очереди говорить тосты – чем смешнее и забористее, тем лучше. Я никогда не умела сочинять пожелания, но, раз у нас такой душевный вечер складывался, встала и, мечтая избавиться от марширующих мурашек, посмотрела прямо на маньяка:

Казалось, что он напрягался всё больше с каждой прочитанной строчкой, а я издевательски продолжала:

– Меч из ножен – снова тьма.

Мы так схожи, мы – война.

Снова в путь – ничто не держит,

Где не ждут – явись небрежно.

– Вот, выдала! В честь чего? – хохотнула Рысь.

«Смейся, королева спортзала, главное, что слежка за нами вскрылась».

– А вон… – я кивнула на уже пустой стол в конце зала. Пока все тянулись друг к другу грохнуть кружками, чарками, стаканами, кубками, братинами, маньяк исчез. – Уже неважно.

– Пырился-пырился, да свалил! Твой, небось! – легонько боднула меня в бок круглой головой с белёсыми пятнами и мелкими рожками молодая кизячка. – Поди, помирать скоро.

«Оказывается, все всё видят, и вскрывать было нечего. Эх, дамочка запамятовала, что говорить про этого субъекта им почему-то нельзя».

– Мало ли, кто на нас, странных, косится, – аккуратно отстранил её вялые попытки бодаться Сват. – С чего помирать?