Небытие Дмитрий Аббасов

Все началось со странного чувства, нового и незнакомого мне прежде – некоего предчувствия. В ту пору вдоль серых и узких дорог, между ветхими зданиями минувших эпох, лежал мой путь. Все ближе и ближе я подбирался к старым хрущевкам, все проворнее и шустрее огибал каждую из лужиц. Моросил дождь, земля была мокрой, пахло влагой. Дороги становились все уже, а здания все теснее прилегали друг к другу.

Достигнув нужной арки, я тут же скрылся в ней и, вынырнув, попал во двор, где приятный запах дождливой сырости сменял едкость загазованных дорог.

Преодолев стальные двери подъезда, будучи уже по ту сторону, я невольно зацепился взглядом за пронесшийся мимо двор, в котором некогда пребывал. Дверь захлопнулась, и позади остались сотни окон, в потемках которых изредка мелькали образы местных зевак. Обитатели лавок, нервные курильщики на балконах, бродячие собаки, бездомные – все они остались там, позади, в дворовой тиши. Лишь дуновения ветра все также были, они проникали во владения холодных стен, волновали обшарпанную деревянную форточку, то и дело покачивая ее из стороны в сторону. Там были десятки ступеней да старые лампочки, где-то исправно освещающие все пространство, а где-то уже мельком искрящиеся на заре своих жизней. Моя тень, давеча покинувшая былой мир, нынче поселилась в этом, всецело ему покорившись. Она плавно плыла вдоль ступеней, сопровождаемая еле слышной поступью моих шагов, она то растворялась во мраке, то возникала вновь. Наконец я достиг цели – нужная дверь была отворена, и пространство, сокрытое за ней, осветило некогда мрачный подъезд. Мгновение – и дверь тут же захлопнулась вновь; лучи света исчезли, а с ними исчез и я.

То был дивный и некогда любимый мною мир. Мир, где рождается новое, мир творческих мук и капризных муз – мир искусства. Я еще не успел толком разуться, как в мои ноздри проник чарующий и столь редкий запах, присущий только лишь этому миру. Всецело повинуясь ему, я, наконец, снял обувь и медленно побрел навстречу. Я шел вдоль десятка полотен, что украшали эти стены, вдоль еще чистых и белоснежных холстов, что обитали внизу, пока не достиг его – источника чарующего аромата. Потолок там был довольно высоким, пространство – весьма обширным. Вдоль стен располагались стойки с разного рода композициями. Были там самовары, гипсовые фигуры, разноцветные ткани, бутафорские фрукты, овощи и засушенные рогалики, покусанные кем-то в далекие времена. В каждом углу находились статуи, или, если точнее – бюсты. Они более величественные, чем те, что составляли часть композиций. Был там и прекрасный бог солнца – Аполлон, и не менее прекрасный, но загадочный бог – Дионис. Надо сказать, что не только боги украшали это место своими ликами, но и мудрец Сократ, расположившийся на подоконнике подле Аполлона, напоминал о себе. Только вот в ту пору что Сократ, что Аполлон и Дионис ничего для меня не значили. Они были лишь некой декорацией, как и все обилие вещей, окружавших меня. Их символические значения были мне неведомы, следовательно, и нечто большее тоже. Но стоит заметить, что тогда я все-таки был ближе к Аполлону, мне только предстояло попасть под чары Диониса.

В центре комнаты меня уже ждал мольберт с нагроможденным на него холстом, подле которого был приятной наружности пожилой мужчина – мой учитель. Теплой улыбкой он поприветствовал меня и легким движением руки подозвал к себе. Зашумели все принадлежности, некогда сокрытые в моем чемоданчике. Наконец, все было готово, и я, вооруженный всеми инструментами, что присущи художнику в момент творения, – начал писать.

Чуть позже, ближе к закату, учитель начал включать дополнительные лампы. Один светильник был позади меня; когда он вспыхнул, резкая тень вдруг возникла на холсте. Я был вырван из своего творческого транса. Секундою назад на холсте были цвета и контуры, фигуры и формы, теперь же все это утонуло в моей тени. Она так резко и так явно заявила о своем величии, могуществе и силе, что я оробел. И ничего не оставалось мне более, кроме как замереть и всецело отдаться лишь ей. Было в этом что-то таинственное, что-то доселе сокрытое от меня… Но все-таки это была моя тень, и все-таки не будь ее, не было бы и меня. Но был ли я до той поры, до того момента, как она явила себя? Я этого еще не знал. Казалось, прошла вечность, и все же это было лишь мгновенье. Вскоре учитель, заметив мое неудобство, поправил свет. Тень спала. А между тем я почувствовал, как что-то покинуло меня. Все же то предчувствие, то странное чувство, так часто возникавшее у меня, предвещало именно эти секунды – секунды моего пробуждения. Но это было только начало.

Надо мной нависла фигура учителя, он смотрел на меня вопросительно и уже было хотел нарушить царившую некогда тишину, но я предвосхитил его. Шокированный минувшим озарением, поспешил его выразить:

– Кажется, я утратил смысл. Впрочем, я только сейчас осознал, что и ранее не ведал ни о каком таком смысле. Это незнание – было мне неведомо. Но вот теперь все изменилось. И я чувствую беспомощность. Посмотрите: я стою, пишу эту картину, а тем временем сомнения одолевают меня. То, что было очевидно раньше, таковым более не является. Я начинаю понимать, что раньше творил по инерции, это было так бездумно… Так бездумно, Боже! Да и когда – раньше? Долей секунды назад, всего долей! Когда-то я мечтал быть художником, но теперь у меня и рука не поднимается завершить эту картину. Стоит мне собраться, как что-то шепчет о тщетности всего… Далее писать я не хочу, вернее, не могу. Я чувствую туман, что жадно поглощает все мои иллюзии. Все заполняется мглою, и не видно ничего. Мечта моя поблекла. И из всех моих чувств осталась лишь беспочвенность… Что мне остается? Просить у вас совета? Я не знаю, что мне делать… Как вы думаете, в чем заключается смысл всего этого? В чем смысл картин, песен, стихов… В чем смысл искусства?

Грохот железных дверей отделил меня от подъезда. Передо мной предстал все тот же, но уже совершенно пустой двор. Было темно, тихо и сыро. Издали доносился лай собак. Воздух был прохладный и чистый – после дождя. В тот момент я почувствовал, что теперь действительно жив. Разумеется, я знал, что еще дышу, что сердце мое еще способно биться, что мысли мои все еще несутся в бесконечном потоке. Определенно, я был еще жив, но то было лишь знание – логическое умозаключение, лишенное каких-либо чувств. Однако именно в ту минуту все стало иначе – я чувствовал жизнь. Замедляя шаг, старался растягивать этот миг как можно дольше. Я шел и ощущал жизнь каждого лепестка, каждой веточки, каждого деревца; что-то изменилось в моем восприятии. Жизнь, наполнявшая бытие вокруг, наполняла и меня, я был частью ее. Я был по-настоящему жив, но лишь только в эти секунды. Неужели она такая – настоящая жизнь?

Я закончил свою картину. Она так и не смогла подарить мне столь желанное чувство завершенности. Я не любил эту картину, более того – я ее ненавидел. Тогда еще, у меня в мыслях, она ассоциировалась с той самой тенью, вглядываясь в темноту которой, я потерял, как мне тогда казалось, все. Но имел ли я что-то в действительности?

Учеба и защита диплома были позади. Но также позади осталась и жизнь Учителя – он умер этим летом, незадолго до защиты моего диплома. Его смерть меня не тронула. В конце концов, каждый день кто-то умирает, и почему же он не может быть твоим знакомым?

Помню, стоял солнечный день. Я и другие студенты под руководством строгой вдовы собрались в мастерской, чтобы вместе провести уборку – забрать свои эскизы, холсты и прочие принадлежности. Мы редко пересекались прежде; кто-то учился там же, где и я, иные же были и вовсе мне незнакомы. Так или иначе, все они были связаны с искусством, с этим запахом, с Учителем, наконец, связаны с этим миром. Я же этой связи более не чувствовал, напротив, все казалось чуждым, каким-то пустым. Все было по-другому, не так, как пару месяцев назад. В те дни я счел бы их своими потенциальными приятелями и коллегами, но теперь они виделись мне иначе. Чем больше я наблюдал за ними – как общаются, о чем говорят, как жестикулируют – тем противнее они становились моему взору. Я думал: «Неужели я был как они?» С каждой секундой я все больше осознавал, что лишний среди них. Тогда мне казалось, что они лгут. Я им не верил, не верил в их истинную заинтересованность искусством, в их любовь и страсть к этому ремеслу. Они виделись притворными актеришками, что решили лишь сыграть роль художников. Вот они избрали сцену, однако, надо заметить, несколько отличную от других, но все же сцену. Вот они изучили роль. Наконец, надели маски, да так крепко, что те вросли в их черепа. И вот оно! Представление начинается! Представление длиною в жизнь. Правда, если бы меня тогда спросили: каким должен быть истинный художник? – я бы не ответил, но уверял бы, что они – точно не художники.