А ведомы ль тебе просторы эти и моря чудо, где не счесть красот,
Где рыбаки к закату вынут сети, где рыбка плавником златистым бьет,
Где вдруг прольется с неба дождик частый на сладость смокв и первых дынь межи?
Я ведомы ль тебе, владыка ясный, Сицилии прекрасной рубежи?
А ведом ли тот край, о всемогущий, где светлячкам в ночи потерян счет,
Где померанца расстелились кущи, где роза и гибискус расцветет?
А ведом ли тебе, властитель мира, Надиры небосвод и бирюза
Очей ее? Мне б вновь взглянуть, Надира, в твои безбрежно синие глаза».

Из глаз Надиры выкатились две слезинки, пробежали по щекам и исчезли под складкой никаба24. Она не понимала, как молва о красоте ее глаз могла выйти за пределы рабада и даже дойти до ушей каида.

– Ты когда-нибудь слышала эти стихи, милая? – спросил Али, хотя знал, что ответит девушка отрицательно.

– Нет, государь. Но счастливица та Надира, которой их посвятили.

Каид улыбнулся, его приятно поразила крайняя скромность девушки.

– Этим летом я принимал у себя одного бродячего поэта, некого Мусаба, он искал службу при дворе и два месяца услаждал меня своим стихотворным мастерством. Как-то раз воспел он цветок такой несравненной красоты, что я взмолился и попросил открыть, о ком идет речь. Оказалось, что у цветка есть имя: Надира; живет в рабаде, она сестра амиля. Стих, который я только что прочел, не мой, милая, я всего лишь выучил его наизусть… дар за гениальность предназначается только поэту Мусабу, но дар за красоту слов предназначается тебе. Но если бы я увидел твои глаза до того, как услышал стихи, я бы, скорее всего, наказал Мусаба за гордыню, за то, что он вознамерился описывать неописуемое. Аллах воплотил в тебе несравненное и необъяснимое, милая моя! Я целый месяц ждал, пока не кончился рамадан25, чтобы приехать и взглянуть на «небосвод Надиры», в ее «безбрежно синие глаза», и теперь вижу, что они воистину безбрежны.

Он посмотрел на Умара и произнес:

– Брат, прошу у тебя руки Надиры, заплачу любую цену, какую назначишь.

Умар молчал, Надира вышла из комнаты, она знала, что договариваться о свадьбе – дело мужское.

В глубине души Умар согласился не мешкая, он отдал бы Надиру каиду и даром, раз становился шурином самого каида, но обуздал свои чувства и давать согласие не торопился, чтобы каид поднял ставку. Али заверил, что Надира станет одной из его жен и что он не будет обращаться с ней как с наложницей из-за того, что она не благородных кровей. Кроме того, посулил дары и льготы всей семье. Умар в тот момент смотрел на своего старшего сына Рашида, которому было всего лишь восемь лет, и не мог не вообразить, насколько к лучшему изменится их жизнь, благодаря синим глазам сестры.

А Надира тем временем побежала в укромное местечко, где пряталась в детстве, под крону высокой шелковицы, что росла недалеко от дома. У нее никак не укладывалось в голове, что именно ей так сильно посчастливилось. Она не чувствовала себя на высоте, думала, что ничем не заслужила знаков внимания каида и предложения такого важного человека. Она плакала и дрожала… потом прислонилась к стволу, закрыла глаза и вспомнила, что именно привело к сегодняшнему сватовству.

Глава 3

Лето 1060 года (452 года хиджры), рабад Каср-Йанны

Как-то в пятницу под полуденным солнцем Надира отправилась к колодцу на южной окраине рабада, собиралась принести домой ведро воды; за ней увязалась маленькая племянница Фатима. На Фатиме было красное платьице и ожерелье, украшенное разноцветными геометрическими формами, с головного убора на лоб свисали подвески так, как у берберов принято наряжать девочек. Вместе с ними к колодцу шли и другие женщины; несмотря на духоту палящего полуденного часа, женщины смеялись и перешучивались.