Рауль был человеком жестких манер, в бога не особо верил, но когда он увидел, как Конрад оскверняет иконы, он то ли из страха, то ли из суеверия перехвалил его сзади и приподнял одной рукой.

– Не надо, Конрад, они ни при чем.

– Они не стали слушать меня! – закричал мальчик во весь голос, но обступившие стены поглотили крик.

– Ты что, чудес ожидал?

– Это мне священник сказал!

Рауль опустил его на землю и заставил посмотреть в глаза.

– Послушай, сынок… твой отец взял с меня клятву, что я позабочусь о тебе, и честь не позволяет мне не выполнить обещание, которое я дал умирающему другу. «Пока не довезу тебя до Ружвиля к родне…» вот какое он взял с меня обещание.

– Не знаю я никакой родни, – отозвался Конрад, он рыдал и всхлипывал, прикрыл веки, потому что свет факела жег ему покрасневшие глаза.

– Это не мое дело, я поклялся кровью твоего отца, от этой клятвы зависит моя честь, и я не отступлюсь только потому, что ты не согласен.

– Что еще он вам сказал?

– Что тебе надо собраться с силами. Поэтому теперь ступай в лагерь и наберись храбрости посмотреть ему в глаза. По обыкновению наши сородичи – бесстрашные воины, которые презирают смерть. И если ты зол – это хорошо… у тебя будет больше натиска в битве. Но злись не на святых… злись на живых!

– Поэтому я и искал священника.

– Оставь в покое священника… Тебе надо ненавидеть тех, кто убил твоего отца, это им, зверюгам, надо мстить.

– И кому это?

– Мы здесь два года, а ты спрашиваешь «кому»? Не видел, как на нас смотрят эти африканцы? Не видел в их взглядах, что они так и норовят какую-нибудь пакость тебе устроить? Даже солдаты Акхала, наши союзники, смотрят на нас с ненавистью. Это они убивали, насиловали женщин из племен, которые жили здесь до них, это они заставили тех людей кланяться их богу. Они запоганили кровь тех людей и сделали ее презренной, когда обрюхатили девушек. Это они, магометане-изуверы, это они убили твоего отца!

– Но вы же говорили, что бьетесь только за мзду, а из-за чего эта война – вас не интересует.

– Сынок, если нет в тебе ненависти к врагу, в сражении тебе не выстоять.

– Значит мой отец ненавидел недостаточно сильно?

– У твоего отца была благородная душа… было бы справедливее, если бы он командовал, а не сам в схватку ходил. Но тебе, малыш Конрад, та ненависть, которую ты будешь чувствовать, когда вспомнишь о его самопожертвовании, та ненависть тебе пригодится. Станешь отличным бойцом, я уверен. Ну что, пойдешь в лагерь, закроешь ему глаза?

Конрад вытер кулаком слезы и ответил:

– Пойду.

Рауль огляделся и сказал:

– Похороним твоего отца здесь в пещере, под радетельным взором Господа и всех этих святых. Мест получше в округе я не вижу.

– Православные монахи приходят сюда молиться.

– Ну значит им посчастливилось творить молитвы над прахом христианского мученика.

Рауль с Конрадом спустились в лагерь, закрыли глаза несчастному Рабелю, подготовили тело к преданию земле, и похоронное шествие поднялось на холм в церковь в пещере. Положили тело под крестом у скамейки и стали читать молитвы, монахи, женщины и ратники из дворянских семейств сплотились вокруг Конрада, молились всю ночь.

Поутру священник, которого Конрад возненавидел, – оказалось, что зовут его Якоб – отслужил заупокойную, и Рабеля похоронили в могиле, которую выкопали в пещере и обнесли пластинами сланца. На тело уложили щит Рабеля, тот, характерный нормандский овальный щит, заостренный книзу, засыпали землей.

Конрад просидел у могилы в молитвах и весь следующий день после похорон. Спал, свернувшись в клубочек около скамейки, ничего не ел и много раз из глаз у него лились слезы. Там, за расщелиной пещеры его ждала жизнь, жизнь без отца, и мальчик был уверен, что в одиночку никогда и никоим образом ему не выжить. Рабель же, напротив, лежит тут у него под ногами, и Конрад будет верно ждать отца; и на этот раз никому не даст себя куда-то увести. У Конрада все замирало внутри, когда он спрашивал себя, что отец хотел сказать ему перед смертью, какие слова умерли вместе с ним. Потом мальчик поднимал голову и разглядывал лики святых на каменных стенах и, несмотря на слова Рауля, не мог не ненавидеть и их тоже.