Сделав над собой усилие, Фирсанов дотянулся до крана. С облегчением он помыл руки, лицо, смывая с себя запекшуюся кровь и эту вонь, пропитавшую всю атмосферу помещения. Сполоснув кружку, он набрал в нее чистой холодной воды и вернулся назад. В этом замкнутом пространстве камеры было непонятно, что сейчас ночь или день. Лампочка «Ильича» светила круглосуточно и только этот свет был признаком существующей жизни.

Напоив Петровича, Сашка вновь спустился к рукомойнику и налив кружку воды постарался помыть свои ноги от фекалий. Только этого жалкого количества было мало, и он ощутил, как это зловонье впитывается в его кожу. Вонь, бежала по венам, заставляя вонять и весь организм.

– Врешь–не возьмешь!!! Хрен вам! – прошептал себе под нос Фирсанов. – Хрен вы, суки, меня сломаете! Пусть я даже сдохну в этом отстойнике.…. Пусть я сгнию, но никогда не встану на колени, – сказал он себе.

Закурив, Фирсан сел на деревянный настил и свесил ноги, чтобы не пачкать свою каторжанскую «кровать». В его голове поплыли вновь воспоминания, которые были связаны с Валеркой. Он вспомнил, как вызвал «ботаника» на дуэль, как бил его в подворотне за Ленку. Как «ботаник»       –этот «папенькин сынок», навесил ему в ответ. От этих воспоминаний на душе стало как–то грустно.

В душе что-то щелкнуло и он, сбросив груз обиды, простил Краснова. В ту же самую секунду он понял, что оказывается ближе «ботаника» Краснова и ближе Луневой у него не было друзей. От этих ностальгических воспоминаний, на его глаза навернулась слеза.

Сашка в какой–то момент даже подумал, что хочет завязать с этой тюремной романтикой и хочет вернуться туда, где осталась его мать. Здесь в этой волчьей стае, каждый норовил воткнуть в спину заточку, и занять место ближе к лагерной кормушки. Только здесь, в тюрьме, царил закон курятника, который гласил – отпихни ближнего, обгадь нижнего, а сам, сам всегда стремись наверх».

Все эти философские размышления настолько овладели его сознанием, что он даже забыл о тех фекалиях в которых только что плавал. Стук открывающейся «кормушки» вернул Сашку в реальность.

– Эй, блатота, ты еще жив!? – спросил голос «вертухая».

– Жив….

– А этот, враг советского народа!? – вновь спросил голос.

– Этот тоже жив, – ответил Фирсанов.

– Лучше бы загнулся, его все равно «вышак» ждет, – сказал голос.       – На, вот – держи!

За дверью послышался звон черпака о бачок. Через секунду в маленькое окошечко в двери просунулась рука с алюминиевой миской. Сашка, не обращая внимания на фекалии, опустил в воду свои ноги и уже без всякой брезгливости и тошноты подошел к двери. Взяв миску с баландой, он поставил ее на настил. Затем еще одну. Две краюхи черного с опилками хлеба, были завернуты в газету.

– А весла!? – спросил Фирсанов.

– В карцере весла не полагаются, – ответил голос, и «кормушка» с грохотом закрылась.

– Суки, суки! – крикнул Сашка вслед уходящему охраннику. – Позови мне корпусного! Я хочу с «кумом» потарахтеть….

За дверью гулко прозвучал голос:

– Ладно, потарахтишь!

– Эй, Петрович, вставай, пайка приехала, подкрепись, – сказал Фирсанов, трогая Краснова за ногу. Тот, простонав, слегка приподнялся на локти.

– Петрович, «хавчик» прибыл, поешь! Тебе батя, силы нужны, а то так можно сдохнуть.

Краснов еле подтянул свое тело к стене, и оперся на выступающие цементные бугры «шубы».

– У тебя, Саша, курить есть? – спросил он, придя в себя.

– Есть, Петрович, есть! – обрадовался Фирсанов, воскрешению майора. – Только давай, сперва похавай, а потом мы с тобой от души покурим и поговорим.

– А тут что, еще жрать дают? – спросил Краснов.