– С арестованным не разговаривать!

И, как ему казалось, незаметно поманил одного из своих людей. Думает, что все провинциалы заодно, только и смотрят, как столичным напакостить и дураками их выставить. Как бы на побег не сговорились! Только я и не думаю скрываться.

Харп и начальник конвоя в одном звании, но шнуров за выслугу лет и боевые заслуги у Освальда столько, что молодого и щуплого столичного щеголя можно с помощью их увязать рулетом, да три нашивки за ранения, да рукав мундира от лычек, полученных за участие в рукопашных, полосатый. Освальду ничего не страшно. Не знаю, что прочел в его тяжелом взгляде начальник конвоя, но слабоват он оказался против стражника из университетского города. Замолчал и отъехал.

– Как же так, Ларс, а? – повторил Харп, горестно покачав головой. – Я ведь Оле в отряд привел, Хельгу девчонкой помню. А теперь тебя под конвоем везу. Именем короля!

– Я не знаю, Освальд. Я честно не знаю.

Я действительно не понимал, за что меня арестовали. Перебирал в памяти грехи недавнего времени – ничего, что могло бы оскорбить корону или нанести вред государству. Даже наоборот. Король вряд ли вспомнит, но прошлым летом он вручил мне именную шпагу за участие в разоблачении кровожадной секты. А перед этим по просьбе Хельги вступился, мигом разобравшись с ложным обвинением в государственной измене. Да вурд, не нарушавший закон, вообще не должен бояться короля! И сам по себе государь Хрольв человек порядочный и умный. Вот доберемся до Бьёрнкрога…

Ой-ей, а ведь в столице мы будем только завтра вечером, и то в лучшем случае. А забрали меня прямо с улицы, ни домой, ни в ратушу зайти не дали. Никто и не знает…

– Освальд, а семью арестованного как скоро извещают? Я ж дома к ночи не появлюсь, наши переживать будут.

Капрал посмотрел на меня с сожалением.

– И Герду я вечером встретить должен был…

Как и предполагалось, добираться до Бьёрнкрога ночью, без отдыха, мы не стали. Остановились в большом придорожном трактире. Столичный капрал (фунс, как же его зовут?) показал хозяину заведения подорожную, и тот только солидно кивнул. Люди его ремесла мало говорят и никогда не отказывают в гостеприимстве государевым служивым.

Зал трактира большой и пустоватый. В торговое время проезжающие купцы складывают в нем на ночь товары. Все здесь кондовое, мощное, некрасивое, но крепкое, сделанное на века. Столы и лавки расставлены вдоль стен, середина зала свободна. Хочешь – пляши, хочешь – дерись, а хочешь – мирно укладывайся спать на тюки с товаром.

Нам были отведены комнаты наверху, но подниматься туда никто не торопился. Надо же сначала обогреться у камина, поесть. Столичный капрал нетерпеливо позвякивал ключами. Ему очень хотелось поскорей запереть арестованного. Как же, марширую с бодрой песней. Потерпит. Отгородившись от стражи Освальдом Харпом, я прислонился к стене и не спеша прихлебывал барк. Раз конвоиры хотят ночевать с комфортом, то я тоже не вижу причины лишние часы мучиться в душной комнате. Тем более что к трактиру кто-то подъезжает, а хотя бы два человека из разных компаний, встретившись в таком месте, обязательно заведут интересный разговор, будут обмениваться новостями.

Но послушать мне явно не дадут. Капрал такой-то раздулся от гнева и ключами уже чуть не над головой размахивает. Как его, такого несдержанного, необученного, неуверенного в себе, поставили командовать людьми и к тому же отпустили на самостоятельное задание? Оле, сына и внука стражников, почти что выросшего в казарме, прежде чем что-то поручить, натаскивали шесть лет. Зато и до капитанского звания Сван дослужился в рекордно короткий срок. Про него говорят, что, если Оле бросить в прорубь, он вынырнет с рыбой в зубах. По совокупности заслуг Сван давно мог бы получить титул, но, побывав с Хельгой на паре приемов, отнюдь не жаждет пышной жизни вурда, сильно мешающей служилому человеку, а тунеядцем быть не хочет.