Сила влияния эпиграфа меньше силы влияния эпитафии на величину вечности. Но число эпиграфов всегда равно числу эпитафии.

⠀

Fenomenologia, неизвестный автор

Перед оглушающей ссорой в доме часто стоит напряжённая тишина.

В тот поздний вечер её, как могли, старались не нарушать Токэ Делинги и его старшая сестра Бана, ассимилировавшиеся гуджаратцы немецкого происхождения, никогда в жизни не слышавшие героических песен о Зигфриде.

Пьяный до отсутствия связных мыслей, Токэ щедро дышал хриплыми запахами любимых блюд духана «Тросы», но старался поменьше передвигаться по скрипучему квадрату их совместного с сестрой домика, давно и незаконно поставленного на крыше трёхэтажного старого здания в Гуджарати, в самом конце улицы, названной Поклонной. Она натужно подпирала Чистую гору, подымаясь в которую горожане преодолевали настолько крутой угол наклона, что казалось, они кому-то церемонно кланяются на ходу.

Задняя дверь дома выходила в свободное пространство на соседнюю крышу, где изжёванный похмельем Токэ мог по утрам посидеть «на диете солнечного света», как говорила, смеясь и тряся сдобными подбородками, соседка Илала.

Раздражённая Бана с видом «я здесь одна» занималась поздними хозяйскими делами. Её муж, глухонемой грузчик и добряк Сокило, отрабатывал вторую смену на городском мясо-молочном комбинате имени итальянских борцов за права трудящихся Сакко и Ванцетти.

Дочь Лисо, зрело шуршавшая при ходьбе трущимися колготками на мясистых, не очень длинных ногах, состояла в благополучном и после медового месяца браке с заведующим пунктом приёма стеклотары Джонни Г. и счастливо не жила, по её выражению, «в этой голубятне».

Токэ неохотно боролся с приступом назойливого жора и рассчитывал победить его с помощью «заготовок на завтра», которые Бана утрамбовывала в маленький холодильник «Юрюзань», исполосованный ржавыми рубцами на бежевом корпусе.

«Сестра моя!» – собравшись, ласково-дурашливо начал было он и вместе с тишиной пожалел об этом. Бана превратилась в «вербальный ураган», сила и продолжительность которого разбросали биографию Токэ как вещи при внезапном обыске.

«Босяк, ты хочешь кушать? Расколоться твоей голове! Тебе сорок лет. Почти. И что? Два туманных, невнятных брака. Ни одного ребёнка. Три года за хулиганство. „Черный день“ не за горами. Тёрщик-мекисэ в мужском отделении бани №3. Массируешь чьи-то жирные волосатые туши и ляжки. Пьёшь! До работы. Во время работы. После работы. Вместо работы. Друзья – неудачники. Проклинаю поимённо! Уличный „гиж“ – псих Гулбаз, спекулянт мороженым Дубара, трамвайный бездельник Дулик и „коллэга“ по работе, непросыхающий Шуша».

Раздувшийся Токэ зло перешёл на пропитый оборонительный бас: «Mit Gott für König und Vaterland!»15 – и бросился на крышу влом через заднюю дверь.

Историческому девизу на немецком его научил художник-урбанист Мераб, регулярно приходивший к Токэ в баню «отдохнуть». Когда трёшь спину образованному человеку, всегда есть чему у него поучиться. Токэ, не до конца сознавая смысл выражения, всегда чувствовал его фонетическое созвучие своему настроению в минуты яростного возбуждения. Как сейчас.

Железная крыша бесцеремонно, громко отсчитывала его шаги. «Твой маму!» – Токэ встал. Крыша затихла. Готовясь закурить, он оторвал фильтр у сигареты. Чиркнул спичкой, с головки которой вспорхнула запахом сера. Небезопасно поднёс её к потеплевшей черни жёстких усов. Отвёл взгляд от огня. Затянулся и…

…Из-за левого угла перекрестья Поклонной с Витринным проспектом неожиданно и беззвучно вынесло одинокого всадника. В по-уличному напряжённом освещении его силуэт казался пугающе бесформенным, струящимся по воздуху.