Шел пятый день нашего пребывания в Танзании. Гулять по улицам не хотелось, фотографироваться тоже, среди местных я чувствовала себя напряженно и беспокойно. Ощущение одиночества дополняло картину последним штрихом.

Мои попытки строить отношения с другими мужчинами (после расставания с Кириллом) были обречены на провал. И, кажется, я догадывалась, почему: то ли моя внутренняя убогость притягивала точно таких же, как я, и мне от этого становилось только хуже, то ли я застряла в своей боли, как муха в смоле, и не имела возможности оттуда вырваться.

Тоска внезапно сменялась радостью, но, как понимаю сейчас, это был тревожный признак. Я нуждалась в обследовании и лечении, но вместо того, чтобы пропить курс успокоительных, отправилась в отпуск. Порой мое состояние оставляло желать лучшего и откровенно пугало.

Я могла встать утром, и на меня накатывало вдохновение: я думала о том, что все совершенно не так плохо, как кажется! Надо просто относиться к своему одиночеству как к глотку воздуха. «Это всего лишь такой период», – успокаивала я себя. Нужно осознать свою непохожесть на других и принять это: ведь все мы разные, и у всех свои вкусы и желания. Чем необычнее человек по своей природе, тем сложнее ему найти кого-то. Хотя необычной я себя никогда не считала. Странной – да, но необычной – нет… Что во мне такого особенного? Совершенно стандартная работа, размеренная жизнь, никаких хобби и интересов, характер замкнутый, а друзей – и тех нет. Однако если сейчас пришло время покопаться в себе, то вот хорошая метафора: точка роста. Допустим, личность формируют страдания. Значит, все закончится, когда я усвою этот тяжелый урок? Но только урок все не усваивался, а я периодически ловила себя на том, что мне незачем жить.

Может, состояние одиночества – это шаг навстречу себе? Скажем так, останавливаясь среди толпы, фотографируя городские руины, горы сочных фруктов, пальмы, снимая на камеру измученные жарой и уставшие лица стариков, а рядом ликующие детские физиономии, я задавала себя вопрос: «Что здесь особенного, в этом ракурсе, в этом человеке?» Кажется, именно так я начала лучше понимать себя, определять, что мне нравится, а что нет. Поначалу это знакомство с собой удивляло, потом захватило, как увлекательная игра. А потом произошло полное обнуление, приступ апатии.

Уставшие, мы с Наташей сели на лавочку под пальмами. Она натерла ногу, и у нее появилась ранка. Пластырь остался в номере, и я предложила ей свои шлепки. Она согласилась, хотя ее ступня утопала в них, зато идти было не больно. «Для разнообразия неплохо пройтись босиком», – подумала я и убрала Наташину обувь в сумку. Мы сделали еще небольшую петлю вокруг памятника и увидели стеклянную витрину уличного кафе, где продавали мороженое.

– Это то, что нам нужно. Согласна? – спросила я Наташу.

– Думаю, да!

Мы купили мороженое и сок, потом сели за столик и долго щелкали кнопками фотоаппарата, листая снимки, рассматривая одно и то же по сто раз.

– Мам, ты классно фотографируешь, – сказала Наташа.

– Правда? Ты так думаешь?

– Ну да. Вот тут смотри, здорово.

На маленьком экранчике я увидела рассевшихся в парке медитирующих африканцев.

– Ну, спасибо.

Вдруг меня осенило: вот он, урок! Я поняла! У меня есть право на осуществление своих собственных желаний… А я чаще выбирала чужие!

Раньше я всегда шла навстречу Кириллу и уступала ему в любых вопросах. Мало того, мне это нравилось, я упивалась своим благородством, ведь любовь предполагает готовность идти на компромисс. Вот и они, первые признаки «антенн на голове», добро пожаловать в «Корпорацию Монстров»! Кирилл оценивал мои действия скорее негативно, чем видел в них проявления искренних чувств, но мне это все было невдомек. Каждый из нас любил в меру своих возможностей.