Как-то раз в период папиной безработицы у нас дома начался скандал. Соседка Роза Павловна, полная женщина с седыми волосами, очень добрая и вечно причитающая по поводу и без повода, не выдержала и вызвала милицию, услышав крики из квартиры напротив.

Когда мужчины в форме зашли ко мне в комнату, я доделывала упражнение по русскому. Строчка сползла вниз, куда-то под синюю тетрадную линию, как вагон, сошедший с рельсов, и я с грустью подумала о том, что завтра мне за это влетит. Почерк у меня всегда был отвратительный, а наша учительница, которая славилась своим чувством юмора, говорила, что так пишет курица левой ногой. Критику из ее уст я воспринимала нормально, тем более, какой смысл обижаться на правду. Моя внимательность тоже оставляла желать лучшего, я пропускала буквы и целые предложения, а еще – вечно летала в облаках, только сейчас понимаю, почему.

Когда Наташа подросла, я стала интересоваться детской психологией. Я много читала на эту тему. Оказывается, что дети, живущие в страхе или ожидающие нападения, всегда рассеяны, их мозг не может одновременно выполнять две задачи: учить урок и держать оборону. Безопасность важнее, поэтому они неосознанно держат фокус внимания на том, что вокруг. Например, какие звуки и запахи их окружают, что за стук в коридоре, о чем говорят взрослые.

Два милиционера осмотрели детскую, задали мне несколько странных вопросов. Я перепугалась и не знала, как реагировать. Вместо внятного и вразумительного ответа я что-то бубнила себе под нос. Если бы в комнате присутствовала мама, она бы обязательно напомнила о том, что надо говорить четко и громко, но, к счастью, ее здесь не было.

– Тебя обижают дома?

– Нет… Не обижают.

– Родители бьют тебя?

– Нет.

Внутри все тряслось, ведь я не знала, что ожидать от папы в следующую секунду, и не стану ли я, как мама, объектом его гнева – это бессилие и ужас помню по сей день. Милиционеры вышли из комнаты, теперь они негромко переговаривались с родителями в коридоре. Я согнулась как вопросительный знак и прижала ухо к замочной скважине, но так и не смогла разобрать, о чем идет речь. Сердце бешено колотилось, кожа покрылась мурашками.

С тех самых пор я усвоила урок: самая страшная ошибка, которую может совершить человек – это бездействие. А потом поклялась себе, что никогда не стану такой… Я пойду мыть полы, мести двор, я буду готова на все, что угодно, лишь бы не сидеть на диване и не сходить с ума.

Через некоторое время папа нашел работу, и скандалы поутихли. Несмотря на то, что жизнь в нашей семье напоминала прогулку с завязанными глазами по минному полю, могу с твердой уверенностью заявить, что родители чувствовали себя прекрасно. Для них такое выяснение отношений было приемлемым, и ничего особенного, по их мнению, в доме не происходило. Мама говорила, что все так ругаются, но я знала, что это вранье. Папу я обожала до безумия и до дрожи его боялась, и мне оставалось лишь одно – «ловить» его в хорошем расположении духа. Тогда мы на время превращались в обыкновенных родителя и ребенка: веселились, болтали, строили домики из спичек, гуляли по улицам.

В моей памяти остался один такой вечер. Это происходило как раз после моего дня рождения, мне недавно исполнилось тринадцать. Мама только закончила печь пирог и отправилась на балкон развешивать белье, а мы с папой остались на кухне заваривать чай. На подоконнике тихо работал радиоприемник, в доме пахло ванилью.

– Маргарита, принеси красивые чашки, – услышала я голос с балкона.

– Хорошо.

У нас в зале, в стеклянном шкафу, хранились красивые бокалы и расписные чашки из тончайшего фарфора – для особых случаев. Особый случай наступал тогда, когда приходили гости или когда мама что-то пекла, а сегодня был именно такой день. Приближаясь к шкафу, я обратила внимание, что половина праздничной посуды уже перебита, что не удивительно: во время скандалов все шло в ход. У одной дверцы отсутствовала ручка, папа однажды сорвал ее.