Увы, недолгое торжество сменилось отчаянием и, что ни говорите, это было настоящее человеческое горе. Что тут поделаешь, если тот, вроде бы лысый и в пенсне, кавказского происхождения гражданин, рядом с которым Сашка имел неосторожность обретаться на трибуне – а уж все видели, должно быть, фотографию в журналах и газетах – вскоре был судим и по приговору трибунала расстрелян как злейший враг народа. Вы и представить себе не можете, какое это было горе! Надо же такому случиться в самом начале столь много обещавшего жизненного пути. Как ни оправдывался Сашка, что знать ничего не знал, как ни убеждали родители, что цветы он вручал вовсе не тому, что справа, а совсем наоборот, то есть тому, чья фамилия над входом в метро была в то время обозначена, однако сомнения оставались. И уже наверное чудилось ему, что вот приходит за ним дядька в шароварах с генеральскими лампасами и, грозно щуря глаз, спрашивает: «Как же это ты, агенту империализма – и цветы?»

Но понемногу всё утряслось, Сашку никто не вызывал, до него никому не было никакого дела, что удивительно, и карьера отца не пострадала – даже после, когда того, второго, которому Сашка тоже вроде бы вручал цветы, сместили со всех постов и обвинили в принадлежности к недопустимой антипартийной фракции. Само собой, ту злополучную коробку из-под конфет, дотоле бережно хранимую, поспешно отправили в мусоропровод.

Ну, вам, быть может, всё это смешно, а вот у Сашки во рту на всю последующую жизнь наверняка остался сладковато-приторный вкус тех самых шоколадных конфет, который усиливался иногда невесть от каких физиологических причин, но особенно донимал накануне событий, так или иначе имевших значение для его карьеры.

Об отце много писать не стану – мы с ним расстались, когда мне было семь лет. Могу только сказать, что в продвижении по карьерной лестнице выпускнику Бауманского училища поначалу не везло. Причина в том, что один из его братьев, организатор комсомольской ячейки в Орехово-Зуеве, попал под каток репрессий в 1937 году, когда занимал высокий пост в обкоме комсомола где-то на Урале. После похорон отца один из его сослуживцев рассказал, что в конце 40-х отец решился на рискованный шаг. Политбюро в то время приняло решение дать некоторым товарам народного потребления название в честь победы в Великой Отечественной войне. Так появился автомобиль «Победа», конструкция которого была разработана на основе американского аналога. Ну а руководство Первого часового завода было намерено поставить на конвейер выпуск наручных часов с таким же названием, позаимствовав достижения швейцарских часовщиков. Но вот беда, часы вроде бы хорошие, но освоить серийный выпуск никак не удавалось, дело шло к тому, что конструктора обвинят в государственной измене. И вот отец пошёл в промышленный отдел ЦК и заявил, что берётся решить эту проблему. Всё получилось, как нельзя лучше – вскоре часы поступили в продажу, отца назначили главным конструктором, а затем и главным инженером. Если бы не «разбитная бабёнка», которая вынудила его бросить семью, вполне мог дослужиться до руководителя главка, а то и до министра.

Вот так увлечение политикой, тут речь о репрессированном брате, и нечистоплотность в личной жизни могут привести к нежелательным последствиям. Брат погиб, а отец получил «строгача» по партийной линии и уехал работать в главке минского совнархоза – друзья-коллеги посоветовали отсидеться там, пока о его «проделках» не забудут. Не столь важно, кто во всём этом виноват – то ли сталинского лауреата потянуло на молоденькую, то ли она его охомутала, но закончилось всё весьма печально. Через двадцать лет отец с женой и дочкой возвращался с дачи домой. Только вошли в последний вагон электрички, как сзади накатил «товарняк» – отец погиб на месте, а вместе с ним ещё восемнадцать человек, жене перебило позвоночник и только их дочь не пострадала. Тут поневоле поверишь в некую Высшую силу, которая рано и поздно воздаст за все грехи.