Двери на просторную лоджию распахнуты, впуская в спальню теплый ветерок, игриво колыхающий белую ткань тюля. Небо над особняком, роскошным садом и маковым полем поблизости безбрежно-голубое, бесконечно-прекрасное. Погодные условия идеальны для того, чтобы устроить прогулку по живописным угодьям французской деревушки.

― Поправишься, и мы погуляем вместе, ― я поправляю подушку, подложенную под мамину голову, и приглаживаю торчащую прядку, упавшую на ее изнеможенное пережитым физическим стрессом лицо. Щеки впали, и блеск ушел из глаз, но она по-прежнему самая красивая и невероятная женщина. 

Маме разрешили покинуть больницу спустя три дня. Артем нанял медицинского специалиста, который сопровождал нас в дороге до особняка, и на время заключительной части реабилитации будет проживать на территории арендованных владений, чтобы наблюдать за ее здоровьем.

― Брат Максима не возвращался? ― блекло и настороженно интересуется она.

― Нет, мам, ― я надежно прячу под покровом ложного безразличья разочарование, используя небрежную интонацию. 

Мы не виделись со дня нашего последнего разговора в палате. Артем без объяснений и предупреждений как сквозь землю провалился… вслед за своим братцем. Видимо, не такие уж они и разные. Не то что бы я сгорала от желания увидеться с ним. Вовсе нет. Отчасти я счастлива возникшей «отсрочке», однако чем больше времени у меня появляется на раздумья, тем прочнее становятся узлы в моем клубке сомнений и вопросов.

Мамину транспортировку из больницы обратно в Живерни организовал личный помощник Артема, представившийся Андрэ. Чистокровный молодой француз, складно разговаривающий по-русски и неплохо ладящий с супругами Золотовскими, с которыми я старательно избегаю встреч. Тем не менее, для того чтобы на мою просьбу ответить, когда вернется его босс, он не сумел подобрать подходящих слов. Либо не захотел и вертко обошел эту тему стороной.

― Не думай о плохом, ― я поднимаюсь с кровати и целую маму в лоб. ― Я спущусь вниз, быстренько перекушу и вернусь к тебе.

― Не торопись, милая. Я собираюсь немного поспать.

Перед уходом я включаю увлажнитель воздуха, посылаю с десяток воздушных поцелуев и лишь после того, как до моего слуха долетает смущенный мамин смех, я ухожу. Но едва ли успеваю выйти за дверь, нарываюсь на мчащийся ураган в лице моей лучшей подруги. Испугавшись ее поистине сверхзвуковой скорости, на которой она несется по широкому коридору в направлении лестницы, я пошатываюсь и прислоняюсь спиной к стене.

― Прости, Одуванчик, ― запыхаясь, молвит Катя. ― Не заметила тебя.

― Куда ты несешься? ― ее растрепанный, раскрасневшийся вид провоцирует у меня улыбку.

― Надо, там… дело… кое-какое.

― С каких пор у тебя появились от меня секреты? ― я обращаюсь к ней с шутливым упреком и улыбаюсь шире, наблюдая за тем, как на ее щеках расцветает пунцовый румянец.

― Нет никаких секретов, ― она выпячивает нижнюю губу, поправляет длинные, свободно ниспадающие локоны, затем перемещает чуть подрагивающие тонкие пальцы к белому топу в корсетном стиле и поправляет декольте. Явно взволнована чем-то… или кем-то.

― Врешь и краснеешь.

― Уф, ― чересчур громко вздыхает Катя и всплескивает руками. ― Я… пытаюсь перехватить Андрэ, но он как тень ― всегда на виду, и за ним невозможно не угнаться!

Мои брови медленно ползут вверх.

― Ты положила на него глаз?

― Нет! ― шикает на меня, раскрасневшись до помидорного оттенка. ― Я не влюбилась. Не смеши, Ксюнь. Между прочим, ради тебя стараюсь.

Я скрещиваю руки на груди, кивая с готовностью послушать ее увлекательное объяснение.

― Вот как. Любопытно узнать, как ты связала в одной упряжке меня и подосланного Артемом француза.