Зимы были снежные с сильными буранами. За ночь бывало заносило вход в дом полностью, и взрослые иногда даже через крышу сарая вылезали и откапывали вход, и выход превращался в снежный тоннель, по которому так и ходили до весны, периодически его откапывая.

Казахи в основном жили в саманных домах с плоской мазанной глиной крышей. Такие дома заносило полностью. Торчали только трубы печей. Взрослая молодежь в праздники съезжала с этих домов-сугробов на больших конных санях. Мы – мелюзга тоже старались прицепиться.

А так мы катались с горки на ледышках – это коровьи лепешки после замерзания обливались снизу водой, покрывались льдом, и были очень скользкие. До замерзания к ним прикреплялась веревочка, за которую потом тянули ледышку на горку.

Мне очень запомнился один из зимних вечеров – это было во время Рождественских праздников. Был обычай носить накануне Рождества кутью крестным. Вот я и понес кутью в узелке в мисочке в центр поселка. Там меня накормили, дали 1 рубль и угостили учененном на солоде домашним пивом, сладким и приятным на вкус. Домой я возвращался поздним вечером. Прошел по наезженной санями и утоптанной лошадьми дороге мимо кузни, впереди виднелся ряд баз, идти еще далеко. На небе ни облачка, светила полная луна, и яркие звезды сияли на небе. Был редкий для наших мест безветренный с небольшим морозом вечер. И вот это высокое, яркое, всё в звёздах небо, лунный свет, дорожкой протянувшийся до небес, безбрежные просторы, раскинувшиеся белой скатертью рассыпанного снега и абсолютная тишина привели меня в такой восторг, что хотелось петь и я запел. Я, конечно, не помню, что пела тогда моя душа и были ли слова, но это была очень радостная щемящая душу песня моего соединения с дикой красотой этого безбрежного неба и чудного вечера. Память о нём осталась на всю жизнь. Наверное, это и был один из мигов счастья за которыми мы гоняемся всю жизнь. Только это понимаешь лишь тогда, когда всё уже в прошлом.

Летом же, когда степь высушивалась жарким солнцем и ветрами, в вокруг бушевали степные пожары. Один из них запомнился мне тем, что запах гари и дым застилали весь Куртай. К нашему дому подъехала бричка, запряженная волами, и незнакомые мужчины под причитания бабушки, выносили и грузили нехитрые наши пожитки: подушки, одеяла, перину, какие-то коробки, а вот вынесли бабушкин сундук и тоже погрузили. Сверху всех вещей водрузили меня и быки, помахивая хвостами, направились в сторону больших огородов. Бабушка шла за бричкой и, беспокоясь о оставленном доме, тихо плакала, вытирая слёзы концами головного платка. Бушевавший за бугром пожар угрожал посёлку, особенно нашему дому, стоящему на отшибе и, нас решили вывести на распаханные огороды.

Приехали, вещи выгрузили посреди огородов, это место считалось наименее пожароопасным. Бабушка села на сундук и посадила меня рядом. Так мы и просидели до глубокой ночи, когда за нами снова приехала бричка, а с нею пришла и мама, которая сообщила, что все взрослые выезжали тушить пожар и сейчас уже нашему посёлку он не угрожает. Она рассказала, что особенно отличились два джигита, которые верхом на лошадях, прицепив на длинной верёвке, притороченной к седлу, промоченную водой кошму (толстый, сбитый из шерсти войлок), стремительно носились вдоль фронта огня полыхающей степи, стараясь кошмой сбить с травы огонь. Испуганный конь храпит, косит глазом на огонь, хочет уйти от него, но всадник заставляет его скакать так, чтобы кошма сбивала пламя. Это было очень опасное дело, так как огонь двигался практически со скоростью ветра. Только лихие наездники-казахи не боялись и могли заставить коня скакать в дыму и огне. На степные пожары в то время выезжали с лопатами, пучками веток, бочками с водой и конечно с кошмой. Только когда распахали степь, такие пожары прекратились.