Первое, что сделал Яр, въехав в город – заклеил камеру и микрофон – не оставлять следов, не проявляться, исчезнуть в карельских зарослях, и даже если выползать на питерские улицы погреться, то делать это незаметно.

Квартирная дверь-броня охраняла тишину и пыль. Яр пересмотрел вещи, отправил заказчику последний архитектурный проект в преддверии долгого отпуска, принял таблетки, о которых вспоминал через день. Несколько раз в раздумье застыл перед открытым и пустым холодильником, промаялся всю ночь от бессонницы, допил остатки соседского самогона и под утро вышел из дома. По первоначальному плану путь пролегал до излюбленной и надежно круглосуточной шавермы. Но зевающий золотозубый узбек на кассе Яру был противен как немытый общепитовский стол, и вопреки здравому смыслу и лени заказ был забран с собой. Заманила набережная. Всегда рядом с парапетами рыбаки, попахивает по-балтийски слабым морским рассолом и рыбой от шевелящихся пакетов. Что здесь ловить? Двухголовую мелюзгу, которой даже кошка побрезгует? После перекуса, Яр перебрался на левый берег, и дальше ноги понесли туда, где горел зеленый сигнал светофора. Красный когда-то толкал к поцелую, когда-то давно, когда было с кем. Будто в другой жизни. Весна отсыпала несколько жарких дней, воздух пропитался запахами водорослей и свежей травы. Бледное, как рыбье брюхо, небо набрякло над головой. Яр не спеша прогуливался под балконами вдоль колонн, скульптур, барельефов, апсид – всего того, что нарочито выпирало из плоскости и подчеркивало искусственность города, навязчиво симметричного, все подчиняющего своему гипнотическому ритму. Яр вглядывался в детали, запоминая, решая, что забрать с собой, а что оставить.

Город ночью лихорадит огнями, под утро он раскрывается и несколько часов расслабленно подставляется небу при любой погоде, ворочается в мягких тенях, в скромном солнце. Потом снова нарастает моторный гул, суетятся людишки, и город напрягается улицами, проспектами, проводами и даже реками. Сжимает зубы сведенный мост, весь в клепках, словно на нем шрифтом Брайля оставили послание. Только поди его прочитай! Будто и вправду город не люди строили, а гиганты. И послания оставляли не людям, а себеподобным. Нет, все здесь лабиринт, головоломка, придуманная кем-то когда-то давно. Все эти тайные знаки, аллегории о чем-то умалчивают. Присмотрись внимательнее – все увидишь, ничего не поймешь. Только тревога заворочается. А городу того и надо. Свести человека с ума, запугать, подчинить. Даже дышать заставит в ритме своих колонн и решеток, сердце будет биться в такт ступеням.

Яр спустился к набережной, зачерпнул невской воды, холодной, грязной. Вытер руки о штаны, сам себе удивился: зачем полез? Окна таращились на Неву, все подмечали. Чтобы в этом городе быть незаметным, нужно серое пальто носить, а не хаки. Яр вперился в любопытные окна. Голова кружилась от недосыпа, усталости и алкоголя, город начинал разгоняться в предвкушении нового рабочего дня. Яр закрыл глаза, и в ушах зашумело, заговорило:

«Стой-постой, руки по сторонам раскинь, руки-реки вправо-влево, Большой да Малой Невой разбегаются, голову запрокинь, в небеса смотрись. Волосами ввысь, корнями в землю».

Яр привык слушать внутренний голос, другие, внешние, к нему обращались нечасто. Работа удаленная, все вопросы решались в переписке, семьи не завел, женщины с некоторых пор одноразовые, разговаривать с ними особо не о чем. Да и стыдно. Друзья разве что, так у всех дети, жены, родители… Друзей голоса обращались к Яру время от времени. А внутренний был собеседником постоянным. Ему Яр привык отвечать.