– Давайте выпьем за то, чтобы не было войны, – предложил дядя Ваня, и все дружно чокнулись налитыми до краев рюмками.

«Вот это да, – подумал я. В груди стало одновременно и радостно и тревожно. – Значит, и школьники тоже!» Я вспомнил лица ребят, с которыми меня посвящали в школьники. «Интересно, а мы? Мы тоже школьники или мы маленькие?»

Спрашивать, глядя на серьезные и суровые лица взрослых, было как-то неудобно. Время позднее, а обращать на себя внимание своими вопросами – это значило идти умываться и потом спать в свою комнату, а ни того, ни другого делать совершенно не хотелось, и я решил вопросов не задавать, а послушать дальше, о чем еще интересном будут говорить на кухне.

– А мы и находимся здесь – в Германии – именно для того, чтобы не было войны, – сказал Василий Петрович, резко опустив пустую рюмку на стол.

– Иди сюда, – обратился он ко мне и усадил к себе на колени.

– Вот для того, чтобы они могли спокойно вырасти и стать настоящими людьми, – добавил он весело.

– Ты кем станешь, когда вырастешь? – серьезно обратился он ко мне.

– Танкистом, как мой папа и вы, – ответил я, но вспомнил про собаку Джульбарса из фильма и добавил: – Или пограничником.

– А почему не врачом или инженером? – снова с интересом спросил он у меня.

– Врачом неинтересно, а инженеры не могут работать без военных, которые всех защищают, – ответил я.

– Вот так вот, – засмеялся отец. – И не подступись!

– Встретил я как-то одного немца из бывших пленных. Поговорили. Оказалось, что он тоже танкистом был. Причем мы друг против друга на одном участке фронта воевали. Я тогда командиром самоходки был, – добавил второй ветеран. – Так вот тот немец недоумевает, чего это мы тут в Германии до сих пор находимся. Утверждает, что если бы мы ушли отсюда раньше, то мир крепче бы стал.

Все засмеялись, и я тоже.

– Как же, крепче? Еще хуже бы было для тех же немцев, – добавил Василий Петрович. – Мы тут одним своим присутствием не даем перегрызться всей Европе.

– Даже этот малыш, еще не понимая всего, уже знает, что без сильной армии мира не удержать.

– Со своей стороны нужно на мирного соседа мирно смотреть, так, чтобы за спиной блестели пушки и пулеметы, – добавил дядя Ваня. – Я это хорошо усвоил на Дальнем Востоке.

– Мы своим присутствием еще и немцев спасаем от мести братских народов, – добавил отец.

– Но они этого не понимают и не хотят понимать. В нас видят нечто, мешающее им жить нормально, а нормально жить по немецким правилам – это значит всеми командовать и жить за чужой счет.

– Вы как, с немцами дружите? – спросил он меня.

– Нет, – замотал я головой.

– Спать ему уже пора, он ничего в наших разговорах не понимает, – серьезно сказала мама и все-таки увела меня из кухни.

Я все понял! Потому что немецкие дети не очень охотно играют с нами в совместные игры. Обычно они нас сторонятся, во дворы к нам заходят очень редко. Даже несмотря на попытки взрослых сблизить нас на совместных мероприятиях, праздниках и дружественных поочередных посещениях наших школ. Даже в городе иногда бывало, что они в наш адрес говорят что-нибудь обидное или оскорбительное. Правда, при этом вначале оглядываются, чтобы рядом не было их полицейских или наших военных. Думают, наверное, что мы совсем не понимаем их языка.

Правда, если честно, таких случаев со мной было всего два.

Один раз, когда мы с мамой поехали в выходной в центр Плауэна на празднование дня образования города. В центре тогда было много народа. Некоторые тротуары были даже перекрыты ленточками и переносными щитами. Мы вышли из трамвая и, как обычно, пошли кратчайшей дорогой по узким переулкам, чтобы выйти на главную городскую площадь к ратуше. Я всегда любил смотреть, как танцуют фигурки людей и животных вокруг часов на башне ратуши, и слушать красивый перезвон выбиваемой колокольчиками музыки, когда часы отбивали положенное время. С площади можно было потом попасть в большой многоэтажный магазин, где мама всегда что-нибудь покупала.