– Ну, ты же знаешь ветеринаров. Большинство из них отдает предпочтение животным, а не людям.

– Неужели? – Значит, он ненавидит двуногих?

– О, я бы так не сказала. – Джез тащит контейнер обратно в угол.

Я с надеждой смотрю на нее.

– Он помешан на птицах.

Замечательно. Пернатый и Крупный Рогатый Кэл определенно не имеет шансов на успех. Кому вообще нужны работяги-медики? Особенно со сложной предысторией. В любом случае, пока не время начинать охоту. Моему одиночеству всего лишь несколько недель. Мне еще следует находиться в фазе голодания после разрыва отношений: никаких свиданий, никакого флирта, решительно никаких случайных связей с незнакомцами в барах или собачьих питомниках. Облегченная версия любви – максимум, что я могу позволить себе в предстоящие праздники.

– Ну, ты как, готова к следующему заданию? – спрашивает Джез.

– Конечно, – отвечаю я. Что может быть хуже, чем убивать паразитов голыми руками? Она хватает странного вида инструмент с черенком лопаты и парой металлических челюстей в основании.

– Что это? – с подозрением спрашиваю я.

– Совок для уборки собачьих какашек.

– Серьезно?

Джез улыбается и протягивает его мне.

– Полный гламур.

Ах, сельский край! Здесь наверняка есть чем заняться, и я могла бы найти себе тысячу дел по душе. Но почему-то дальше собак мое воображение не заходит. Я уверена, что в Девоне представлены все виды развлечений, и в свое время они обязательно мне откроются. А пока меня будет врачевать свежий воздух.

Так что, если не светит ничего другого, буду коротать дни, наслаждаясь живительным дыханием.

До тех пор, пока я не против того, чтобы дышать одним воздухом с собаками.

На сегодня в гостинице Джез шесть постояльцев, хотя в ближайшие дни ей придется расстаться с тремя из них. Рождество – традиционно мертвый сезон для собачьих гостиниц, объясняет она за обедом. В это время хозяева обычно проникаются особой любовью к своим домашним животным: хотят быть рядом с ними в каникулы, даже если потом с радостью сбагривают их на целый год в интернат. Исключение составляют те, у кого имеются загородные дома в далеких уголках вроде Антигуа или Кейптауна: номера в собачьей гостинице они бронируют ежегодно и привозят своих питомцев полностью упакованными, с подарочными рождественскими чулками, любовно собранными владельцами. Джез должна раздать их рождественским утром и, в отдельных случаях, снять на видео момент, когда собака разворачивает подарки.

– Серьезно? – удивляюсь я. – Даже у меня не бывает рождественского чулка. Я даже забыла, когда получала его. – Мне было лет двенадцать, когда мама заявила привычным, не терпящим возражений, тоном, что, поскольку рождественский дед – пережиток прошлого, чулки тоже пора отправить на свалку. Мама всегда открыто возмущалась тем, сколько дополнительной работы требует Рождество, и зачастую называла его «Фестивалем матери».

– Слэб может поделиться с тобой, – ухмыляется Джез.

– Похоже, я родилась не в той семье, – размышляю я вслух.

– Или не того биологического вида, – уточняет Джез.

На следующее утро я просыпаюсь, чувствуя себя вполне прилично. Подойдя к зеркалу, я с радостью вижу, что правая щека больше не выглядит опухшей, хотя на виске разливается довольно зловещий желтый синяк. Теперь я скорее похожа на жертву домашнего насилия, а не теракта. Прошлым вечером Джез откопала для меня кое-какую одежду: выцветший джинсовый комбинезон, несколько футболок и старый шерстяной кардиган, когда-то, вероятно, красивого оттенка бургундского, но теперь напоминающего остатки вина на дне бокала.

Когда я спускаюсь к завтраку, Джез, уже в пальто, натягивает сапоги. Она одобрительно оглядывает мой прикид.