– Ну а твои свадебные планы? – интересуется Флоренс.

– Отлично, – коротко отвечаю я. – Прекрасно.

– То есть ты наконец назначила дату? Забронировала место? Выбрала платье?

При упоминании об этих вещах, которые я не смогла сделать, в груди бьется тревога. Я не особо заморачиваюсь своей медлительностью и не хочу, чтобы Флоренс заморачивалась. Мой ответ наверняка заденет подругу за живое.

– Ты говоришь совсем как моя мать.

Она опять корчит гримасу:

– Боже. Веселенькая перспектива.

У Флоренс и моей матери сложные отношения. Мама была благодарна подруге, которая взяла меня под свое крылышко после исчезновения сестры. Радовалась, что у меня появился кто-то близкий по возрасту, с кем можно поговорить. Но со временем мама стала ревновать, что я более откровенна с Флоренс, чем с ней. Когда у меня был трудный переходный возраст, мама однажды обвинила меня в попытке заменить Оливию на Флоренс. Не желая ранить ее, я удержалась от ответной колкости: «На самом деле это ты пытаешься заменить меня на Оливию. Полностью стереть меня, чтобы осталась только она».

– Мне очень неприятно соглашаться с Кларой, – решается Флоренс. – Но она права, задавая такие вопросы. Вы помолвлены уже почти три года.

– Это недолго, – защищаюсь я.

– Вот я через пять минут после помолвки начала искать в «Гугле» место для свадьбы.

– Тебе нравится планировать.

Она берет меня за руку и сжимает:

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

– Я счастлива. Я люблю Оскара.

– Знаю, что любишь. И все знают. Когда вы вдвоем, смотреть тошно… Но почему бы не назначить дату?

Я до боли прикусываю внутреннюю сторону щеки, желая, чтобы Флоренс прекратила расспросы. Но когда становится ясно, что она не отступит, я вру:

– Собираемся глянуть одно местечко в следующие выходные.

– Вы оба? – Подруга явно не верит.

– Да, – снова вру я.

– Отлично! Как интересно. И что за место?

– Пристон Милл, – на ходу выдумываю я.

Она медленно кивает. Я вижу, как в мозгу подруги крутятся шестеренки: она пытается понять, говорю ли я правду. Но укол вины из-за вранья тут же исчезает, когда Флоренс продолжает:

– А какие планы на медовый месяц?

Я прикрываю глаза от дурного предчувствия и накатившей усталости.

– Никаких.

– Что? – с наигранным удивлением интересуется подруга.

– Ты уже знаешь. Мне довольно поездки в Йорк.

– Разве ты не хотела бы поехать в Нью-Йорк? – с энтузиазмом расспрашивает она, подавшись вперед. – Или на Мальдивы? Или в Грецию? Или в Италию?

Думаю, да.

– Нет, – вру я.

Она протестующе закатывает глаза:

– Не похоже, что ты сильно ограничена в деньгах.

– Флоренс, пожалуйста. – Я знаю, ей не все равно. Знаю, что она просто хочет для меня самого лучшего. Но у меня нет сил продолжать этот разговор. Не сейчас.

– Это же бессмысленно, – продолжает подруга, не обращая внимания на мою мольбу. – Клара так волнуется, когда ты путешествуешь, уезжаешь слишком далеко, но ее дочь похитили прямо из дома. Из собственной спальни. Так какая разница, в Мексику вы поедете или в Тимбукту?

Мы уже говорили об этом, и, хотя я знаю доводы наизусть, приходится сделать усилие и повторить:

– Тревога очень редко бывает рациональной.

– Из-за матери ты не поступила туда, куда хотела. А теперь просто ради ее спокойствия проведешь медовый месяц в унылой старой Англии.

– Мама не просила меня не ездить за границу в медовый месяц.

– А ей и не нужно. Достаточно просто прикусить нижнюю губу, чтобы ты сдалась.

В целом Флоренс понимает меня лучше других. Она знала Оливию. Любила. И думает, что я у нее как на ладони: что желание нравиться людям – в основном матери – перевешивает мои надежды и амбиции. Но есть то, чего она не замечает. То, что я загоняю на самое дно. Правда настолько уродлива, что иногда мне трудно смотреться в зеркало или оставаться наедине с собой. Это моя вина, что Оливия пропала.