В городе была футбольная команда, играли, можно сказать, заурядно, но иногда выигрывали. Мы часто бегали на стадион, даже мой отец не пропускал футбол, любил наблюдать за игрой, хотя ему больше нравилось смотреть, как бушуют болельщики во время игры, так сказать «болеют» футбольные фанаты. Капитаном был этот Борька, он считал себя футбольной звездой города. Однажды после неожиданной победы, девчонки преподносили игрокам цветы, и надо же было так случиться, что свой букет я совершенно случайно отдала этому Борьке Климову. Он расценил этот знак внимания по- своему и с того случая не давал мне проходу своими ухаживаниями. Правда, сначала он вошел в доверие к бабушке, носил ей воду из колонки, колол дрова, а потом сидел у нас под окном и довольно-таки прилично пел под гитару. У него был блатной репертуар, но приятный голос. Пел он разные лирические песенки, посвященные мне. Его пение, конечно, не разрывало мне сердце, но нравилось.

Однажды, когда мы с бабушкой собирали в лесу грибы, мы очень захотели пить, Борька тут же принес холодного свежего молока. Нам и в голову не пришло, где он его взял, думали, купил, попросил у кого-то, и только потом выяснилось, что украл. По окрестностям были раскиданы хутора, где люди жили большими семьями, а так как тогда ещё холодильников не было, молоко они хранили в колодцах. Я об этом узнала только на суде, где его судили из-за очередной драки, которую он устроил якобы из-за меня. Какая-то девушка что-то про меня насплетничала, а он её избил. И был суд, а так как у него это было не первое хулиганство, ему дали 5 лет тюрьмы.

Я не переживала, мало того, что он был мне безразличен, я ещё всячески хотела от него избавиться, а у меня это не получалось. Он не хотел понимать, что абсолютно не нужен мне, он меня злил, раздражал. Я ещё очень плохо себя чувствовала потому, что впервые в жизни поцеловал меня именно он. Поцелуй был крепкий, долгий, обжигающе – ненасытный, я чуть не задохнулась, он был сорван насильно, этот Борька впился в меня прямо как клещ. Первый поцелуй и не с любимым человеком, без удовольствия, без моего желания, я попыталась освободиться, не получилось, размахнулась ударить, он перехватил руку, смогла только оттолкнуть.

Я была ещё совсем юной, наивной, романтичной, его прикосновения мне были неприятны, ничего, кроме отвращения, я к нему не чувствовала. Я не просто расстроилась, мне было противно, обидно до слёз. Казалось, что губы подозрительно припухли, утром боялась выйти из своей комнаты к завтраку, казалось, что все домашние заметят мои распухшие губы. Никакого тепла не осталось, только ледяная злоба. Когда его забирали после суда, он меня просил дождаться его, подарил свою любимую гитару и велел своей семье забрать меня в Москву, чтобы я там ждала его возвращения.

И на самом деле за мной приезжала его мать, уже не молодая женщина лет пятидесяти, с седеющими волосами, увядающим лицом, колючими, хитрыми глазами. Борис был похож на неё, от осины не родятся апельсины. Мы, конечно, её встретили открыто, радушно, но, слава Богу, надо было ещё учиться, и родители прямо отбили меня у этой семьи, якобы пока закончу школу. Не могли ей сразу сказать, что он герой не моего романа. Он ещё долго преследовал меня. Отца вновь и вновь переводили служить в другие места, а Борька каким-то образом каждый раз находил нас, и засыпал меня письмами, но, ни на одно из них я не ответила.

В Утене у меня было много хороших парней. Я любила танцы, они были для меня праздником и необъяснимым счастьем. В летние дни танцы были прямо на улице. Я была центром внимания, каждый парень спешил со мной потанцевать. Мне не приходилось делать для этого никаких усилий, я танцевала стильно, легко, и мальчики всегда во мне что-то находили. Возможно, им нравилось, что я была очень общительной, подвижной, любила наряжаться, менять наряды. Когда человек хорошо одет, то уверен в себе, у него сразу хорошее расположение духа. Я была игривой, весёлой, но, наверное, ветреной. В общем, я была такой, какой хотела быть.