– По вам видно, в чем ваши слабые места, – промолвил Евтеев.

– Хмм, – презрительно хмыкнул Иван Иванович.

– Минусы у вас во всех сферах.

– Это неуважение, – заявил Иван Иванович. – Хамского подвида, если классифицировать по степеням… по признакам чего-то… мне ненавистна мысль напрягать голову, чтобы закончить предыдущую мысль, которую подали мне вы, отзывающийся об мне крайне нелестно. Вы или ваша Марина не боитесь того, что к вам в окно кто-нибудь заглянет?

– Иван Иванович нас запугивает? – спросила Марина у Евтеева.

– Не похоже, – сказал Евтеев.

– Очень даже не похоже, – сказал Иван Иванович. – В окна я не заглядываю, однако выглядывать из окна мне случается, и тогда начинает творится ужас – деревья сохнут, трава жухнет… бедная природа. Что мы с ней делаем! Сопротивление она не прекращает. Мирно обновляется и не упускает случая отомстить нам стихийными бедствиями или ослабевшего путника морозом прикончить. Я ее не защищаю.

– Вы гуманист, – промолвил Евтеев.

– Я ее расчищаю, – сказал Иван Иванович. – Подбираю валяющиеся на ее лоне трупы. Зимой с уловом у меня порядок – можете убедиться.

– Не хочу, – сказала Марина.

– А я бы посмотрел, – сказал Евтеев. – Морг у вас где, в подвале оборудован?

– В нем я держу соленья, – ответил Иван Иванович. – Трупы свалены у меня на заднем дворе.

– Ой, – вздрогнула Марина.

– Не срывайся, Марина, не дрожи, – сказал Иван Иванович, – в сарае они. Разложены аккуратно!

Пересекая двор, довольный собой Иван Иванович и идущие за ним Евтеев и Саюшкина движутся к сараю, чья дверь висит на одной петле.

Могильщиком она бережно отодвигается, и Иван Иванович уже внутри, его все тут умиляет; Александр Евтеев, еще не войдя, видит многоярусные лежаки с размещенными на них одеревеневшими трупами.

Протискивающаяся мимо Евтеева девушка осекается и прикрывает ладонью рот.

– Тут они у меня, мои подопечные, – промолвил Иван Иванович. – До весны полежат в сарае, а затем земля растает, и я их закопаю.

– В братскую? – спросил Евтеев.

– Допустимый вариант, – кивнул Иван Иванович. – Они все, как один, земляки, практически братья и сестры, жившие безотрадно… и умеревшие по причине голода. Пьяного обморожения. Взрыва… вот тот от них отличается.

– Какой? – осведомился Евтеев.

– Из последних, – указывая на тело Игоря Семенова, сказал Иван Иванович. – Найден в лесу у дома лесника. Когда он был жив, вы мельком виделись – он заходил в салун. Хозяин погнал его под тем предлогом, что он наркодилер.

– Припоминаю, – пробормотал побледневший Евтеев.

– Разумеется, – сказал Иван Иванович. – Что с вами происходит?

– Со мной? – переспросил Евтеев.

– Вы стали белый, как снег.

– Да бросьте, чего вы, – сказал взявший себя в руки Евтеев. – Я белый человек, и снег белый, и ничего удивительного, что мы идентичны.

– Иван Иванович прав, – сказала Марина. – Тебя что-то шокировало.

– Ты-то не вмешивайся, – процедил Евтеев. – Моя девочка! Иди поиграй с трупами, не влезай в разговор… мы его уже заканчиваем. Я сейчас спрошу о твоем отце, и в зависимости от ответа увезу тебя туда, куда потребуется. Кстати, о наркодилере. Из-за праздного интереса… от чего он погиб?

– От пули, – ответил Иван Иванович.

– Стреляли из ружья? – спросил Евтеев.

– Из пистолета. Безусловно из него, судя по размеру отверстия. Это весьма странно – ружьям-то у нас числа нет, а о наличии у кого-нибудь пистолета я не слыхивал. На кого подумать… не определюсь.

Придерживающий рукой шляпу художник-композитор Юпов вьется на озере вокруг окруженного замысловатой аппаратурой исследователя Брагина.

Порывисто свищет ветер, залепляются снегом глаза, Брагина пробивает дрожь раздражения. Юпова за своей спиной он терпел, но когда перед исследователем возникло его сморщившееся из-за непогоды и размышлений лицо, Брагин не сдержался.