– А ты разве делал мне предложение? – спросила Глазкова.

– Сделаю. И любой твой выбор мужественно приму. Пожелаешь уехать – обратно в город тебя отпущу. Надумаешь остаться – попрошу создать мне условия для дальнейшей работы. Ты в курсе, чем я занимаюсь.

– Наблюдаешь, – промолвила Глазкова.

– Ну, естественно… сейчас ты меня уроешь. Скажешь, что я наблюдаю за тем, чего пока ни разу не видел. Брожу по озеру, заглядываю под лед и нисколько не продвигаюсь. Но зависит же не только от меня! И от него тоже.

– Твое чудовище ты не пропустишь.

– Не чудовище, а организм… не имеющий названия, не отнесенный к какому-то определенному виду – поэтому я и здесь. По заданию Академии Наук! Мне рекомендовали держать рот на замке, но тебе ради пользы дела я скажу, что ты, Вероника, обязана меня не сбивать, а всемерно содействовать, поскольку моя работа ведется по патронажем органов… питающих к ней интерес. Ведающих государственной безопасностью.

– Их покровительство налицо, – проворчала Глазкова. – Мы буквально жируем.

– А чего тебе не достает? Дрова у нас дармовые, пропитания нам навезли на месяцы вперед, навезут и на годы! Ты встревожилась?

– С тобой я все вытерплю, – сказала Глазкова. – Если бы еще иногда… куда-то сходить…

– В кабак? – осведомился Брагин. – В тот салун, что неподалеку?

– Километрах в трех.

– Ты в нем уже была? – спросил Брагин.

– Никогда я в нем не была…

– И я не был! – отрезал Брагин. – У нас с тобой перспективный проект! Мы заняты. Развлечения не для нас.

АЛЕКСАНДР Евтеев приближается к двухэтажному, единственному видимому в округе зданию. Оно из красного кирпича, у входа в него стоят большие сани – Евтеев слышит гул отдаленного взрыва.

Следом за ним близкое ржание.

Из-за здания выглядывает лошадиная голова.

Наморщив лоб, Александр Евтеев заходит внутрь и оказывается в неприглядном питейном заведении с барной стойкой и помостом для стриптиза, протираемым мокрой тряпкой официанткой, посудомойкой и стриптизершей Варварой Волченковой, которая, взглянув на Евтеева, бросила тряпку и горделиво пошла по лестнице наверх.

Сидящие за столом трое мужчин на ее уход не отреагировали.

Поворачивая шеями, они безмолвно смотрят друг другу в глаза – ветхий могильщик Иван Иванович, импозантный владелец салуна Дмитрий Захоловский и широкоплечий представитель государства Чурин.

Находящегося в салуне уже около минуты Евтеева для них словно бы не существует.

– Взрыв у вас планировался? – осведомился Евтеев.

Никто не ответил.

– Вам позволено мне отвечать? – спросил Евтеев.

– Моя лошадь не пострадала? – переспросил Иван Иванович.

– Она уцелела, но вы мне не ответили. У вас здесь нередко взрывают?

– Сначала ты спрашивал не об этом, – промолвил Чурин. – Ты заикнулся о том, что нам позволено, и я тебе скажу, что мне позволено немало. Я представляю здесь государство.

– И на какой из ветвей вы сидите? – спросил Евтеев.

– Каких ветвей? – удивился Чурин. – Я, что, шимпанзе?

– Я о тех ветвях, которые законодательная, исполнительная и судебная, – сказал Евтеев. – Вы на какой?

– Ни на какой, – ответил Чурин. – Я все вместе. Я – ствол. Ветки обломать просто, а я стою, меня не сдвинешь… ты заметил, что мы молчали?

– Намеренно? – спросил Евтеев.

– Чтобы больше друг о друге узнать, – сказал Иван Иванович. – В болтовне-то о себе чего только ни наплетешь. Захвалишь, раздуешь угольки крутизны – при безмолвном глаза в глаза наврать тяжелее, вся душевная нагота высвечивается. К нам не подсядешь?

– Я думал, у вас наливают, – протянул Евтеев.

– Разрешение заведение имеет, – сказал Чурин. – Выплату налогов я контролирую.