Словом, я, бедная сирота, единственная дочка друга (приятеля?) молодости, кстати – земляка, хорошего парня, по-своему талантливого, но которому не повезло, звёзд с неба не нахватал – по просьбе добрых людей великодушно пригрета легальным советским миллионером и живым классиком (голову даю на отсечение – именно таковым он себя и ощущает!). Тон по отношению ко мне взят как к малосмышлёному подростку нежного пола, которому требуется защита и руководство – до тех пор, покуда не придёт время передать его под следующее надёжное покровительство (интересно, какое? чьё? и что под эти подразумевается – если действительно подразумевается?).

Другое дело – его собственное единокровное дитя. Можно сколь угодно косвенно или прямо утверждать (что и делается им к месту и не к месту), будто прекрасная половина человечества всегда жаждет руководящей длани и указующего перста – для её же, разумеется, блага! – но коли речь о Катьке, то тут статья особая. Катька сама, как факел, призвана освещать всё вокруг и вести за собой толпы изнемогающих от восторга!.. Ибо – ведь что такое есть она, как не часть Самого Сергеева? А разве можно допустить, чтобы хоть одна его часть каким-либо образом принижалась и недооценивалась? Сие – немыслимо. (Это всё – из области сергеевского подсознания, как я его понимаю.)

Что же касается самой Катьки, то мне сдаётся, что она хоть девушка и выдающаяся, – ей совершенно пофигу, насколько далеко в отношении неё простираются честолюбивые устремления папаши. Как, кстати, и то, насколько соответствуют действительности его представления о собственной персоне.

Однажды мы куда-то ехали в метро – наверно, к ней на «Полежаевскую», в её славную кооперативную квартирку, чтобы перемеривать там тряпки, привезённые Сергеевым из очередного вояжа, где он опять набрал всего без разбору – Катька иногда затаскивает меня на такие мероприятия под предлогом, что нуждается в совете: какие оставить себе, какие передать папашиной теннисистке; мне в таких случаях тоже что-нибудь вручается… В вагоне сидящая рядом тётка с сумками спросила другую тётку с сумками:

– Ты «Пропажу» -то прочитала?

(Наисвежайший тогда бестселлер Сергеева.)

– Да! – с готовностью откликнулась та. – Я вчера прям за один вечер – как семечек нажарила…

Тут мы выкатились из вагона, потому что, слава Богу, подоспела наша остановка. На счастливый катькин смех оборачивались прохожие.

– Прелесть! – восклицала Катька. – Надо не забыть рассказать Сергееву – пусть повеселится!..

Я-то как раз весьма засомневалась в вероятности последнего. Впрочем, она, кажется, тут же благополучно всё позабыла, привычно упорхнув в свои облака.

…Ладно, к дьяволу, почему всё это должно меня волновать? – говорю я себе накануне сергеевского возвращения, вытирая пыль с его папок и книг (что, собственно, и не входит в мои обязанности, но вот настолько я её не выношу, что руки опять сами потянулись к тряпке). На носу у меня сессия – вот о чём, собственно, должна болеть голова. И ведь, если разобраться, – что как не такого рода экзекуция должна меня приблизить к пусть далёкой и призрачной, сомнительной и относительной – но независимости?

Покуда тянется моя сессия, он, надо сказать, ведёт себя очень мило: почти не теребит с поручениями, а когда всё-таки теребит, то сильно извиняется, и даже вполне искренне тревожится за мои самые жестокие экзамены. И вот, когда они почти сданы (не считая хвоста по политэкономии социализма), он вызывает меня к себе и излагает свой очередной план.

– Я собираюсь в Коктебель. Может, вплоть до октября там пробуду – если ничего непредвиденного не возникнет.